Произведение в алом
Шрифт:
Теряя от отчаяния рассудок, пациент принимался заклинать доктора Вассори снизойти к его просьбе и, отложив на денек свой отъезд, самому провести эту сложную операцию. И то правда, разве сравнятся с чем-нибудь те поистине ужасные муки,
которые испытывает человек от сознания того, что в любое мгновение свет может померкнуть у него в глазах и он па всю жизнь останется в кромешной темноте, - даже скоропостижная трагическая смерть не кажется такой страшной!..
И чем больше чудовище упрямилось, ссылаясь на то, что любая, самая незначительная отсрочка его отъезда будет
Когда же вознаграждение казалось доктору Вассори достаточным, он нехотя уступал и в тот же день, чтобы какая-нибудь непредвиденная случайность не нарушила его планов, производил садистскую операцию, на всю жизнь обрекая своего введенного в заблуждение пациента влачить жалкое существование полуслепого человека, ежедневные мучения которого никто из нас, людей здоровых и зрячих, даже представить себе не может, - и концы в воду, ибо теперь уже ничем нельзя было доказать факт совершенного преступления!
Этими противозаконными операциями на здоровых глазах доктор Вассори не только укреплял свою репутацию блестящего специалиста-офтальмолога, всякий раз с неизменным успехом спасавшего обращавшихся к нему пациентов от угрозы полной слепоты, не только умножал и без того огромное богатство, но и умудрялся удовлетворять свое непомерное тщеславие, буквально купаясь в лучах славы, ибо его доверчивые жертвы, здоровье и кошелек которых весьма ощутимо скудели после виртуозного хирургического вмешательства знаменитого кудесника, взирали на него снизу вверх, как на снизошедшее до них божество.
Лишь тот, чьи корни уходят в гетто и питаются от невидимых, но могучих источников, кто с раннего детства научился сидеть, затаившись в засаде, подобно пауку, кто не только знает в лицо каждого человека в городе, но и вплоть до мельчайших подробностей осведомлен о всех его делах и имущественном положении, - лишь такой «ясновидящий», как следовало бы, пожалуй, его назвать, мог на протяжении многих лет безнаказанно творить подобные злодеяния.
И уж поверьте мне, мастер Пернат, не будь меня, он так и занимался бы своим страшным ремеслом и до преклонных лет усердно сколачивал бы себе капитал, чтобы в конце славного жизненного пути эдаким почтенным, увенчанным лаврами патриархом наслаждаться в окружении чад своих возлюбленных величественным закатом жизни, являя собой живой пример для будущих поколений, однако... однако сколько веревочке не виться...
Я ведь тоже вырос в гетто, и моя кровь точно так же насыщена инфернальной хитростью, стало быть, кому, как не мне, уловить его в свои тенета: преимущество всегда на стороне тайного, сокрытого, невидимого - того, что молнией средь ясного неба обрушивается на головы наивных простаков.
Заслугу разоблачения доктора Вассори молва приписывает молодому немецкому врачу Савиоли, за спиной которого стоял я и, прикрываясь им как ширмой, предъявлял следствию одно доказательство за другим, пока не наступил долгожданный день, когда карающая рука закона легла па плечо дьявольского окулиста.
Тогда-то бестия и покончила с собой! Благословенен
Воистину мой призрачный двойник стоял рядом с сыном старьевщика и направлял его дрожащую от страха руку, ибо - да будет вам известно, мастер Пернат!
– доктор выпил мой амил-нитрит: флакон с этим ядом был намеренно оставлен мной в его ординаторской в тот самый день, когда Вассори поставил мне диагноз глаукомы, - да-да, мне, не удивляйтесь, так как, чтобы хоть немного приблизиться к величественному светилу науки, нищему и безвестному студенту Харузеку пришлось обратиться к нему с жалобой на ухудшение зрения, - и с тех пор страстное желание, чтобы именно этот - мой!
– амилнитрит нанес бестии последний удар, не покидало меня ни на минуту.
Заключение экспертов, проводивших медицинское освидетельствование тела, было единодушным и категоричным: апоплексия. Как видите, мастер Пернат, невидимый мститель предусмотрел все: смерть от паров амилнитрита имеет те же
симптомы, что и апоплексический удар. И все же нет ничего тайного, что не стало бы явным...
Харузек внезапно замолчал, с отсутствующим видом глядя прямо перед собой, - казалось, он пытался решить какую-то неразрешимую проблему, - потом повел плечом в сторону лавчонки Аарона Вассертрума.
– Наконец-то он один, - с ненавистью прошипел студент, - совсем один, наедине со своей жадностью и... и... и восковой куклой!..
Сердце мое так и подскочило - замерло где-то под самым горлом, мешая дышать. В ужасе воззрился я па Харузека. Он что, с ума сошел? Или этот горячечный бред - плод его больного воображения? Да-да, конечно, все это он сам себе напридумал в своих лихорадочных грезах!.. Ведь те жуткие истории, которые он наговорил мне об этом кошмарном окулисте, просто не могут быть правдой. У него чахотка, и мрачные тени смерти уже чертят свои зловещие круги в его охваченном навязчивым бредом мозгу...
Я хотел было отвлечь студента, развеселить какой-нибудь шуткой, направить его мысли в другое, не такое безысходное русло, однако не успел и слова вымолвить, как в памяти моей, словно высвеченное внезапной вспышкой молнии, возникло угрюмо ухмыляющееся лицо с заячьей губой и выпученными рыбьими глазами - то самое, которое заглянуло в мою приоткрывшуюся на миг дверь.
Доктор Савиоли! Доктор Савиоли! Да-да, именно это имя под великим секретом шепнул мне на ухо кукольник Звак, похваляясь юным и благовоспитанным жильцом, арендовавшим его мансардную студию.
Доктор Савиоли!!! Подобно истошному воплю отозвалось это имя в глубине моей души, и пред внутренним взором пронеслась вереница туманных образов, обрушивших во мне целую лавину самых ужасных подозрений.
Я уже открыл рот, чтобы поведать Харузеку о странном случае, приключившемся со мной на днях, но в это мгновение студентом овладел вдруг столь сильный приступ кашля, что он едва
не упал на мостовую. Ошеломленный, я замер, не зная, что делать, и лишь оцепенело смотрел, как Харузек, судорожно цепляясь за покрытые плесенью стены арки, вышел под вновь зарядивший дождь и, с трудом обернувшись, кивнул мне на прощанье.