Производственный роман
Шрифт:
«Да, но, дядя Кальман, как могло случиться, что никто не осознавал, о чем идет речь? Что господином является восприимчивый господский мозг! Пройдохой-господином! И что в частом помаргивании генеральски холодных, потухших глаз скрывается господская подлость!» А потом совсем тихо: «Или вам было страшно». — «Брось. Я старик. Мы взяли на себя все. Все. Мы заблуждались и это тоже берем на себя».
«Ну, вот, еще лучше», — сказал молодой человек. Господин Миксат снова отвернулся от игрового автомата. А ведь тот взволнованно жужжал; поднимались ставки. «Сынуля. Если бы ты тогда там… тогда ты бы там точно так же». — «Тогда я бы был в тюрьме!» — жестко воскликнул он. Господин Миксат кивнул: «Ёкэлэмэнэ, еще бы! Невелико искусство. Но там, в самой тюрьме, там, там ты бы точно так же… По-другому нельзя было. Лишь отказавшись от одного или другого, но в любом случае точно так же! Шаблоны прилипали к памяти, как репей к овечьей шерсти. В голову
«Такого не бывает», — сказал он громко. «Молодой ты». — «Молодость — нравственная фора». Эффектно. «Заблуждаешься». Тогда он обратился к мудрости. «Заблуждения очень даже уместны, пока мы молоды, но к старости с ними нужно кончать». И сразу после этого опять перешел к публицистическому напору. «Я еще ничего плохого не совершил, а за совершенное ответственности на себя не беру», — «Не надо такгордиться тем, что еще ничего плохого не совершил… Впрочем, потихонечку все-таки и вы начинаете совершать… Однако, сынуля. Я уже сказал, мы берем на себя ответственность. Ты и сам можешь в этом убедиться». — «Немножечко рассчитаетесь с долгами, немножечко посмотрите в глаза, и в ваших глазах зажигается былой задор. Вы очень растроганы». Он поучительно поднял палец: «А ведь с точки зрения новой истины нет ничего опаснее старого заблуждения!» — «Да что ты об этом знаешь?! Что здесь с верой и убеждением жили поколения, которые в тот момент с глубоким убеждением взяли на себя переустройство общества! Да что ты об этом знаешь, мягко говоря». Мастеру наступили на любимую мозоль: «Ну, конечно. А я что говорю! Мне сказать? Мне, которому тогда было — 1, 0, 1, 2, 3, 4, 5, 6 лет, в таком порядке?!»
Господин Дьердь без приглашения выскочил из-за пульта с двумя щедро наполненными кружками: «Пейте, дурни». — «Я им про Фому, а они мен…» Они выдули пиво. Тогда Кальман Миксат засмеялся, с такими перебоями, что это было уже просто ржание. Мастер покраснел, а потом и он поступил так же. Да: Петер Эстерхази — великий отрицательный герой, о котором можно говорить только уважительным тоном!
31Моя дорогая Йоланка!
То фамильное дерево, которое вы прислали в прошлый раз, пожалуйста, нарисуйте снова фломастером. Благодарю вас (Я потерял первое, вот зачем мне это нужно.)
С почтением:
(Знаки размножаются. — Фломастер!? Потому что для типографии так нужно! Ни о какой потере и речи нет. Здесь он прибег ко лжи; семейное древо красуется на другой стороне — в отпечатанном теперь, конечно, уже:безупречном виде. Где же невинность?! Как где? Нигде, понятно. И что мы получили взамен? Картину того, как литература активно вживается в мировые процессы.)
См. приписку к седьмой сноске (стр. 188).
32В этой точке на поверхность всплыло определенное накопившееся желание быть понятым, которое он, судя по всему, — подчеркиваю: мое мнение субъективно! — не удовлетворял. Мастер без обиняков сказал так: «Тот, кто хочет упрекнуть писателя, друг мой, в туманности, пусть сначала окинет взглядом свою душу, есть ли там требуемая ясность. Совершенно ясную запись в полумраке становится невозможно прочесть». Чик-чирик, вот и все. Таким образом он шикарным шведским винтом вернул мяч сделавшему передачу. В этом заявлении была, без сомнений, поза, но и немало сухости. Однако затем, как водится, в температуре произошли изменения в сторону христианской теплоты. (Мы становимся обладателями секретов цеха; новые богачи — наверное, сказал бы он, имея за плечами своих предков.)
Может быть, надо было таскать кирпичи, и мастер так долго смотрел на свои пыльные и слегка, но до боли ободранные о зазубренные кирпичи ладони, что в ряду не осталось места, или, может быть, он не смог помочь при переноске передвижных ворот, или, может быть, у каждого из углов брезента,
«Знаете, друг мой, глава, спрятанная и откопанная здесь, посреди текста, — это глубокий-преглубокий, прекрасный-распрекрасный, таинственно опасный колодец». Я представил себе колодец. А воду-то из него можно пить? А на пастбище вокруг трава сочная? На что он вспылил, мол, «некоторые» с большой радостью обложили бы его колодец налогом на воду. Он был взбудоражен: уже было начал протискивать к огромному брезенту.
Однако затем он все же направился в сторону шлака. С некоторым — после травы! — отвращением стоял он на черном поле, которое хранит память о стольких продолжительных или нещадно стремительных пробежках. На нем были новые бутсы с высокими, опасными шипами. Он начал ими рисовать. Приходилось странно скособочивать ногу, чтобы «выходил» только один шип. «Знаете, друг мой, это конструкция двухступенчатого колодца». И рассказал поинтересовавшемуся, что как в изначальную ткань романаврезается эпоха Тисы, так и в нее саму — выступление Ракоши. «Проекция, приятель». Ну да, сказал я самому себе со злорадством и гордостью, все-таки в случае с мастером имеются и другие впадины.Сам рисунок был таким:
Очень красивый рисунок. Да еще ногой! Я — да будет вам известно, впрочем, я никогда этого и не отрицал — так, ну просто так люблю цветы и вообще вещи артистические. Но и дорогу, например садовую дорожку, где на параллельных полосках изборожденного граблями гравия отпечатываются легкие женские туфли (знак! след!), дорожка поворачивает, пробегает мимо живописного альпинария, соприкасается с чванливой розовой беседкой etc. etc… не надо, наверное, объяснять подробнее. У меня таким образом выработалось прекрасное чувство симметрии. Бросим взгляд на рисунок. Он симметричен! За это я его люблю.
— — — — —
Мастер появился в кабаке. Это было запущенное местечко, от пола исходил резкий запах керосина, а из кухни — тошнотворный запах рубца, и все было пропитано затхлым смрадом пива. («Да, друг мой, это тот же самый кабак». Забавно устройство времени и пространства.)
Мастер махнул рукой господину Дьердю, тот сверкнул в ответ сводящими женщин с ума, печальными карими глазами и налил пива. В этот момент Шани, король игровых автоматов, громко воскликнул: «Да!» Он выиграл какую-то жутко крупную сумму. Но все-таки, сколько? «Восемнадцать кусков». Не верю. «Я тоже. Но столько он выиграл». (Прим.: восемнадцать кусков = восемнадцать тысяч; современный сленг.)
«Сто роз лафранс для туалетной тетеньки!» Король игровых автоматов радовался, хотя и был привычен к этому, — да, но ведь ставка! «Всех сегодня угощаю!» — воскликнул он. «Да здравствует», — хлопнули ладоши, но не с таким воодушевлением, как «мне представлялось». Король игровых автоматов не был особо популярен. Поговаривали, что он мухлюет. Однажды трое решили его побить. «Взаправду». Привязались к нему на улице К., на углу напротив столовки. Довольно темно было. «Шаньика, ива, закурить есть?» Он, конечно, уже «был в курсе». Вынул монетку в один форинт, щелчком подбросил, а потом, когда она — как и предполагалось — вернулась на место, двумя пальцами согнул. Деформированную монетку он послал в сторону троих «нападавших». «Вот вам, ребята. Можете купить сигарет». И прошел мимо них как мимо почетного караула.
«Одно ставлю!» — махнул он теперь рукой в сторону господина Дьердя. Шинкарь кивнул. Король игровых автоматов ходил вместе с мастером в восьмой класс. «Я очень завидовал его технике метания мяча… Мой рекорд, друг мой, был 32 метра «. У девушек этого, вероятно, было бы достаточно, чтобы занять первое место. «Второе».
Король игровых автоматов обнаружил мастера, который все еще стоял практически в дверях, потому что с тех пор, как вошел, постоянно что-то происходило, отвлекая внимание. «Если мы за чем-то наблюдаем, плохо, если и с нами что-нибудь случается. Потому что мы изменяемся, и тогда уже неизвестно, на чей счет относить наблюдение». (Выдержка из господина Хейзенберга. — Э.)После этого он применил крайне симпатичное, уводящее в дальние пещеры творчества замечание: «Я так быстро отдаляюсь от своих дел». (Мне ли не знать! Мне, который производит эти изменения и таким путеморганизует дела! И таким путем все больше невыгодно отстает с темпами; размножаются знаки.)