Прокачаться до сотки 4
Шрифт:
— Да что ни так-то? — возмущаюсь.
— Длинно. Ты в бою, так и будешь его призывать?
— Тогда «Василёк».
— Ты издеваешься? — привстаёт со своего стула бог. — Не смей унижать божественное оружие!
— Да что не так то? Ну, пусть будет «Тополь-М» или «Солнцепёк» на худой конец «Гиацинт».
— Ах вот какой «Василёк», — Локи одобрительно качает головой. — А я про цветочек подумал. Хе-хех. Тогда одобряю, хорошее имя, — и, встав, пафосно произнёс: — Свидетельствую, имя сему оружию
— Капец, — бью себя ладонью по лбу, — типа «Смертоносный Василёк» короче «Красной угрозы»?
— Это официальное название, для понтов короче, — отмахивается. — Ты давай коротким именем позови его.
— А как?
— Ртом!
Вот за что мне нравится Локи? Да за его непосредственность. Спросил, как позвать, он и подсказал. И что делать? Я вон и ножи-то непонятно, как призывал. Просто хотел, чтоб они оказались в руках и всё. А вот кольчугу надо кодовым словом вызывать. Хотя может это её имя? Может переименовать? Нет, не хочу. Это раньше меня бесило это название, а сейчас, наоборот, по приколу.
— О! Молодец какой! Вот что значит сила крови! — хлопает в ладоши бог.
А я удивлённо смотрю на топор, что так удобно лежит в руках. Мой «Василёк», оружие, что некогда принадлежало дедушке, а потом не менее великому воину Локи. Теперь вот моё. Какой он всё-таки красивый.
Внезапно топор отозвался тёплой волной пробежавшей по рукам. Как будто благодарил за мои слова. Ничего, братец, мы с тобой ещё повоюем. И снова тёплая волна. Прикольно.
— А теперь спрячь его, — командует Локи.
На этот раз решаю не задавать дурацких вопросов, ибо в ответ, по любому, получу дурацкий ответ. Поэтому просто погладив рукоять, мысленно обращаюсь к оружию:
— Иди отдыхать, братец.
Вновь тёплая волна и топор исчезает. И мне остаётся лишь удивлённо рассматривать опустевшие руки. Круто, что сказать.
— Ну вот и отлично. Пойду договариваться насчёт кузни, — потирает ладони Локи.
— Стой, погоди.
— Что? — приподнимает бровь.
— Ты же мне так и не ответил на вопрос.
— Какой? — удивлённо хлопает глазами.
— Так у кого из местных богинь самые большие сиськи?
— Хм… — став серьёзным, Локи вновь присаживается на стул. Подёргав себя за мочку уха, потом за губу, почесав затылок и, в конце концов, уставившись взглядом в потолок выдал: — Из тех что видел, пожалуй у Леофасты, это богиня любви. Но ты с ней знаком. Однако, я не всех знаю. Например, у Леофасты есть сестра — богиня плодородия. А такой статус обязывает. Мажор, вот что ты за человек такой?
— Что опять? — искренне удивляюсь.
— Да мне теперь самому интересно, — ёрзает на стуле. — И ведь неприлично спрашивать о таком.
— Но
— Кхм… — оглядывается по сторонам. — Замётано. Но и ты, если что интересное будет, расскажешь при встрече.
— Договорились, — бьём по рукам, и бог исчезает.
Ну что же. Пора идти оживлять Лаки и немножко попытать Черена, что это за западня была и где наш хабар?
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Вот интересный факт, после воскрешения на теле не остаётся и следов от ран. Лишь одежда не восстанавливается. Правда, если тушка слишком изранена, приходится использовать несколько свитков. Увы, с тех пор как Система полетела, заряда одного рулончика порой не хватает. Но это, как говорится, побочный эффект.
К чему это я? Ах да. Морда у Черена какая-то помятая. Как будто его по этой самой части тела били. Очень странно. Ведь, как известно, Марик человек не жестокий. Жёсткий это да, но не жестокий. Вон вспомните, как он не позволил Листику пытать стражника.
Его кредо — максимум результата с минимумом воздействия. А тут прям нос разбит, губы распухли, глаз заплыл. Странно. Может Балагур с Листиком влезли?
— Хан, это кто так лютовал?
— Виноват, — равнодушно пожимает плечами.
Ага. Вот так вот, по-военному — виноват и всё тут. Ни прости, командир. Ни малейшего тебе раскаянья.
— То есть это ты? — удивлённо приподнимаю бровь. — Ни Листик, ни Балагур, а именно ты?
— Именно я, — оборачивается на груду тел у стены, и шумно сглотнув, ещё раз смачно, с размаху бьёт кулаком в зубы Черену.
Тот заваливается, из сидячего положения, на бок и со стоном выплёвывает передние зубы.
А Марик громко выдохнув, выдаёт:
— Виноват.
— Да вы чо охренели?! — взвываю благим матом. — Черен, падла, ты мне татарина поломал!
— Ничего, побуду немного русским, мне можно, — сплёвывает Хан. — Давай уже Лаки воскресим. Или я эту сволочь насмерть забью.
— Эй, я как бы тоже хочу поучаствовать! — как примерный ученик вскидывает руку вверх Балагур.
— И я? — поддакивает Листик.
— А ну молчать! — аж ножкой притопываю от бешенства и, ухватив Марика за грудки, сурово интересуюсь: — Хан, братишка, какого хрена?
— Виноват, — отводит глаза.
Так, с этим всё понятно. Моему другу просто стыдно, за срыв. У Хана личина такая. Суровый воин — которого ни что не способно поколебать. Да, иногда, эта маска даёт трещину, и в нём просыпается мамина кровь. И, как известно, эта прекрасная женщина умудряется держать под каблуком его не менее сурового батю. А отец у него кремень мужик, недаром же моему отцу по душе пришёлся.