Проклят тобою
Шрифт:
— Гарда, милая, на тебя вся надежда… Ещё раз умоляю тебя — помоги сбежать отсюда.
Она поднимает меня, отряхивает платье и качает головой:
— А я вам ещё раз скажу, глупое вы дитя, что вам не уйти. Дворец полон магов да чародеев. Все они покорны воле королевы. Вы и шагу ступить не сможете, чтобы королевские сыскари не сделали стойку.
— Но… я… — пытаюсь возразить.
Гарда предупредительно вскидывает руку:
— Вы уже пытались покончить с собой. Что из этого вышло?
Вздыхаю: тем, что весь двор рассмотрел моё исподнее. То
Гарда подвигается ближе:
— Да и ваш будущий муж не так прост. Поговаривают, до того, как вас ему представили, он долго беседовал с Их Величествам. Ходят слухи, подарил им нечто, из-за чего теперь никто на Северную Атомику войной не пойдёт. Потому-то они ему вас и отдают.
Точнее было бы сказать: продают, за какой-то магический артефакт.
— Лучше вам смириться, моя деточка. Замужество — не смерть. А там, глядишь, стерпится-слюбится. Каждая женщина приходит на свет, чтобы стать матерью и женой. В том наша миссия. И у вас получится, — она берёт меня за руки, заглядывает в глаза. — Не боги горшки обжигают…
Тогда я достаю последний козырь.
— Гарда, там, в башне… Когда я сказала, что потеряла память… В общем, я солгала. Всё я отлично помню. Например, то, что я не из этого мира. Даже королева знает. Она сказала, что таких, как я, называют у вас залётными…
— Да, моя госпожа, я в курсе. Все знают, — отвечает Гарда, и тон её с дружелюбного вдруг меняется на строгий, почти суровый. — Так и говорилось в пророчестве. Наша принцесса исчезнет, а на её место явится залётная из другого мира. Чтобы исполнить своё предназначение.
— И что же это за предназначение? — интересуюсь я, хотя самой уже плохеет.
— Принести мир и спокойствие в Северную Атомику на долгие годы…
Хмыкаю:
— Хорошая миссия.
— Вот именно, — Гарда суёт мне в руки букет, который я, в пылу беседы, бросила на столик, разворачивает за плечи к двери и слегка подталкивает вперёд: — Так что идите и выполняйте.
Сурово, почти по-военному.
Вот тебе и «самый счастливый день в жизни каждой девушки».
К двери бреду уныло, как на казнь…
Мы проходим бесконечными коридорами. Сёстры уныло поют, Гарда семенит сзади, тащит какую-то пухлую книгу на бархатной подушке.
Ритуалы, обряды, правила…
Утомляет неимоверно. Врагу не пожелаю быть принцессой. Дворцовый этикет — убийство свободы.
Сейчас я произнесу глупые клятвы и стану принадлежать человеку, даже имени которого не знаю. Я не питаю иллюзий насчёт того, какова судьба женщины в этом мире. И так ясно: мужчина — царь-господин.
А значит моё свободолюбие, мои принципы, мои привычки будут ломать. Жёстко и бесцеремонно. Мои желания будут игнорировать. Моими потребностями — пренебрегать. Рано или поздно я смирюсь, мой взгляд погаснет, плечи опустятся. И я пойму, что люди умирают, даже когда продолжают дышать.
Наша процессия останавливается в большом просторном зале, с высоким конусообразным потолком и стрельчатыми витражными окнами. По стенам фрески с изображениями сценок
Служитель культа, что расположился перед нами на невысоком постаменте, тощ, лыс, с валившимися глазами. Будто скелет, едва обтянутый кожей, засунули в роскошное одеяние из пурпурного бархата и золотого шитья, обильно усыпанное драгоценными камнями. Он, бедняга, даже двигаться, как следует, не может. Прямо оттуда, из своих одежд, как из командного шатра, руководит.
— Несущая Книгу, — пафосно вещает он, — выйди вперёд и стань пред брачующимися.
Кормилица, донельзя гордая возложенной на нее задачей, выступает из-за моей спины и с лёгким поклоном, будто приветствуя меня, приподнимает подушку с книгой на уровень груди.
Гарда выглядит так, словно выполняет миссию государственной важности.
А у меня сердце колотится где-то в горле. Все эти приготовления нервируют и пугают. Закончили бы уже побыстрее, без пафоса.
Девушки расступаются, пропуская того, кто через несколько минут станет моим мужем. А он тоже привёл себя в порядок. Теперь у него поверх бордовой бархатной куртки с перевязями по рукавам красуется длиннополый кожаный жилет. Обувь и брюки избавились от пыли и грязи. Взъерошенные волосы теперь гладко зачёсаны назад.
Я словно вижу его впервые. Как легки и грациозны его движения. Сколько достоинства и величия в походке и осанке. Развитые плечи, поджарый стан. Меня, дочь военного, не обманешь. Такая фигура — свидетельство долгих физических тренировок. И вовсе — не у гончарного круга.
Он подходит, становится рядом и помигивает мне. Потом наклоняется и щекочет шею жарким дыханием:
— Чудесно выглядите, моя дорогая!
Льстец и лжец.
Где там чудесно! Самые прекрасные, конечно же, мои громоздкие деревянные галоши.
Он берёт меня за руку, кладёт на шероховатую обложку книги и накрывает своей ладонью. Смотрит на меня чуть насмешливо.
Ему весело! А мне как-то не очень!
— Согласна ли ты Илона Атомикская взять в мужья… — начинает, заунывно растягивая слова, священник, но осекается… — Прошу меня извинить, уважаемая невеста, но нам нужно узнать имя жени…
— Ландар, — бесцеремонно перебивает он. — Просто Ландар. Обычный гончар.
— Хорошо, Ландар Обычный Гончар, если ты не против, мы продолжим церемонию.
— Я только «за», так как мне не терпится поскорее уединиться с новобрачной.
Священник оказывается понятливым (или тоже торопится к занятиям более приятным) и наше бракосочетание проходит так головокружительно быстро, что я прихожу в себя от того, что мой палец ощущает холод металла. Кольцо можно даже назвать изящным. Наверное, оно из рутения, потому что мой палец обвивает тонкая чёрная вязь. А по центру сияет алый камень. Словно капля крови на терновом венке. Мрачная и немного пугающая красота. А ещё — если это действительно рутений — чересчур дорогая для простого гончара.