Проклятая Черной Луной
Шрифт:
— Ну, уж точно не на госпожу Кин, — процедила Мотоко, совладав с собой. — Она в последнее время совсем зачахла. Так я слышала.
— Это не твоего ума дело, Мо, — отрезал мужчина.
Гекко просидел в их компании еще полчаса, пока ему не стало совсем тошно. Мотоко словно специально его бесила своим снисходительным обращением и советами по том, как ему следует расслабляться и отдыхать. Еще и Юн, молчаливо поддакивавший жене вместо того, чтобы приструнить ее!
Наконец, Гекко не выдержал и покинул их общество. Воздух вокруг него пульсировал от напряжения. Он щелкнул пальцами, подзывая служанку
До такого можно было и не доводить, но Гекко нужна была ярость. Ему нужно было достаточно гнева, чтобы не жалеть, не сомневаться и не бояться. Удивительно, за все годы в сопротивлении ему казалось, что он изведал все грани и лица страха. Но вот, добравшись до роскошного дворца, власти надо всем островом и сотни воинов, верных ему и только ему, он заново знакомился со страхом, с первобытным ужасом. Словно привычные вещи искажались, приобретали незнакомые темные черты, от них начинало веять опасностью. Неизменной была только Яра Кин, запертая в своих покоях, как бесценная роза в оранжерее. Печальная, одинокая, потерянная — такая же, какой он увидел ее впервые. И, сам не понимая, почему, Гекко старался сохранить ее такой. Она была нужна ему как напоминание о временах, когда все было хорошо, когда у него была цель. Она сама не ведала, сколько сил придавала ему.
Возле покоев Гекко от всей души пнул задрыхшего на посту караульного, а затем вошел в покои. Яра сидела напротив окна и смотрела на горизонт. Когда Гекко зашел, она обернулась и слегка кивнула. Ему даже показалось, что она посмотрела на него с нежностью.
— Тяжелый день? — спросила она. Гекко протянул ей графин с вином.
— Ты так хорошо меня знаешь, — улыбнулся он. Стоило ей взяться за графин, Гекко накрыл ее ладони своими и подтянул к себе, ближе. Яра нахмурилась, словно он сделал ей больно. Гекко тут же отпустил.
Девушка достала хранившийся в комнате стакан, наполнила его вином и передала Гекко. Мужчина сел на кровать и одним махом осушил стакан, вытянул руку, требуя еще. Яра послушно выполнила его просьбу. Опустив глаза, девушка задала все тот же вопрос, что и накануне и за день до этого. Простые слова, лишавшие Гекко всех сил.
— Что тебя тревожит?
— Ничего, — фыркнул мужчина.
— Я же вижу, — улыбнулась она. Вино, пенясь, ударялось о стенки стакана, кисловатый запах баюкал раскаленные нервы.
— Выпей тоже.
— Я не хочу.
— Я приказываю.
— Если тебе от этого будет легче, — пожала плечами девушка, наполняя и свой стакан.
— Нет, стой, — махнул рукой Гекко и весь сжался, словно его со всей силы ударили в солнечное сплетение. — Я не хочу тебя заставлять. Но кроме тебя у меня тут никого нет, ты понимаешь?
— А как же Мотоко и господин Юн? — удивленно вскинула брови Яра. Гекко встряхнулся и расхохотался.
— Позволь, я кое-что тебе покажу.
Он допил вино и, взяв Яру за руку, повел за собой. Прочь из комнаты, по петляющим коридорам вниз, на первые этажи и наружу, под алое полотно полыхающего заката, реявшего, как стяг.
Яра так привыкла находиться в своих покоях, что на мгновение у нее даже закружилась голова. Так много воздуха было вокруг, так много путей. Тело напряглось, готовое выкручиваться и бежать, вперед, куда глаза глядят. Но Гекко предупреждающе сжал ее запястье.
— Я хочу кое-что показать, — сказал он, увлекая Яру дальше по смутно знакомым дорожкам.
Там, где были заросли цветущего миндаля, остались голые стволы и обломанные ветви. На месте клумб с лилиями была утрамбованная земля. То тут, то там из-под ее черноты выглядывали синюшные пятна. Яра стыдливо отводила глаза. Снова под ребрами затесалось едкое чувство вины. А еще беспокойство. Страх неизведанного.
— Куда мы идем?
— К пруду, — невозмутимо ответил мужчина.
— А где все твои люди?
— У пруда.
Бывает, что даже самые простые и малозначительные вещи в правильных обстоятельствах начинают предвещать угрозу. Например, когда человек, до того несдержанный и вспыльчивый, вдруг становится сдержанным и собранным. Звенящее затишье перед бурей не сулило ничего хорошего.
Стоило им выйти к мосткам и беседкам, расставленным по берегу пруда, Яра прижала ладонь ко рту, не позволяя ни одному предательскому звуку вырваться наружу. Вдоль берега столпились люди Гекко, все взгляды прикованы к единственной лодке, вытянутой на самый центр пруда. Сперва Яре показалось, что на борту она несет два чучела, скрученные из старых нарядов. Но, присмотревшись, с ужасом узнала старых знакомых.
— Госпожа Мотоко. Господин Юн.
— Смотри, что ждет каждого, кто решится предать меня, — шепнул Гекко ей а ухо и резко махнул рукой. Запели тетивы, и десяток стрел застрекотал, вонзаясь в борта и тела. И Яра закричала во всю мощь легких, как не вопила никогда.
Глава 21. Герои и злодеи
Яре казалось, что звук просто разрывал ее горло в клочья. Если бы голосом можно было убивать, она бы смела с лица земли целый город. Да что город? Целую империю. Она не сразу поняла, что не просто вопила, а ругалась, бросала в лицо Гекко целые пригоршни брани, и самым мягким из ее арсенала было: «Чудовище! Проклятое чудовище!»
Сердце разрывалось от осознания, что перед ней не более, чем бездушный монстр. Демон. Она ненавидела себя за то, что так долго старалась идти у него на поводу, подстраиваться, подыгрывать, находить способы избежать его гнева. Какой смысл? Ей никогда не победить его, пока он жив.
Когда воздух и силы кончились, Яра осела на землю, упала на колени, сомкнула губы, с ненавистью глядя на Гекко. В его же взгляде плескалась нежность на грани обожания. Как будто пролитая кровь уняла его паранойю.
— Я не самый лучший человек, моя дорогая Яра. Но я справедлив. Я обещал свободный и справедливый мир, я его создаю, — улыбнулся он, протянул руки, чтобы помочь ей встать. Яра встрепенулась.
— Не трогай меня! Не прикасайся! А вы…! — она уставилась на людей, которые нерешительно толпились вокруг пруда. Еще недавно они с яростными криками убивали солдат императора, а теперь, подобно провинившимся детям, они виновато прятали взгляды, лишь бы не смотреть на дело рук своих. Время дало понять, что они наворотили.