Проклятая война
Шрифт:
Внезапно транспортник резко потерял высоту, и Эрнандес прижался к промороженной земле. Затем самолет снова выровнялся, как будто кто-то перехватил управление. Он неуверенно кружился, покачиваясь то вправо, то влево, как птица, только что открывшая глаза. Теперь он летел совершенно по-другому. Поглядев на сумасшедшее пике и эти новые кульбиты, Эрнандес уже не сомневался, что в кабине другой пилот, — и самым существенным доказательством было то, что курс самолета изменился. С-17 направился к городу.
Истребитель улетел больше чем на полтора километра вперед, но сейчас заложил длинную петлю На большой высоте, стараясь развернуться и перехватить более габаритный и медлительный самолет. Слишком поздно.
Эрнандес замер на секунду, сжимая в пальцах бинокль. Они что, решились на атаку в стиле 11 сентября? Тяжелый транспортник мог стереть с лица земли несколько центральных кварталов, но откуда русским знать, что это на что-то повлияет? Если они не уничтожат правящую верхушку, это будет болезненный, но не смертельный удар. Если только самолет не нагружен взрывчаткой или чем-то похуже. Каким-то нанооружием?
Холодная волна ужаса заставила его вскочить с земли. Развернувшись, он побежал, невольно оглядываясь через плечо. Взгляд майора быстро скользнул по горам и ущельям, отделявшим его от Лидвилла, а затем Фрэнк Эрнандес кинулся прочь, крича в рацию:
— В укрытие! Все в укрытие! Всем залечь и не высовываться, немедленно!
13
В центре Лидвилла Николай Уланов вышел из «Шевроле Сабурбан», и его сразу захлестнул грохот турбин. Он старательно проигнорировал шум. Бывшему космонавту захотелось поднять голову и взглянуть вверх, откуда раздавался отдаленный вой реактивных двигателей, — однако, выбираясь из машины следом за сенатором Кендриксом и генералом Шредером, Уланов упрямо глядел на пешеходную дорожку. Это было несложно. Звук раздавался отовсюду, отражаясь от гор, поэтому смотреть не требовалось. Он и так знал, что приближается к городу.
— Сюда, господин посол, — сказал молодой человек в аккуратном синем костюме.
Бледный, чисто выбритый, помощник сенатора явно нечасто выбирался на улицу под высокогорное солнце. Отсутствие бороды само по себе было показателем.
Всех окружавших Уланова мужчин отличал этот признак роскоши, словно служебный мундир. Это было единственным, что объединяло сотрудников службы безопасности, сопровождавших Кендрикса и Шредера к небольшой площади перед зданием городской мэрии. Четверо агентов в штатском были одеты в темные костюмы и вооружены лишь пистолетами, в то время как двое армейских рейнджеров носили камуфляж, тяжелые ботинки и винтовки. Однако все они были чисто выбриты, и никто не страдал болезненной худобой, которую Уланов часто наблюдал у других беженцев.
— Ну, все как будто неплохо, — заявил Кендрикс, оглядывая площадь, украшенную яркими лентами и флагами.
Глава службы безопасности ответил:
— Да, сэр.
Но смотрел он при этом на крыши, где, не скрываясь, парами стояли солдаты. Вдобавок, в ключевых точках наверняка прятались снайперы.
Насколько Уланов знал, сегодня лишь во второй раз за весь год чумы высшие представители американского правительства собирались появиться на публике вместе. Охрану ужесточили до предела. Не было никакой необходимости подъезжать в двух «Сабурбанах». Они могли просто прийти пешком. Город целиком перекрыли, и улицы пустовали, не считая пулеметов и бронетехники на главных перекрестках.
— Да и погодка не подкачала, — продолжил Кендрикс, скупо улыбнувшись Уланову.
Тот ограничился кивком. Кендрикса, похоже, так и распирало от удовольствия. Он даже явился пораньше на свою карманную церемонию, чтобы хорошенько освоиться, прежде чем посольство русских доставят с аэродрома. Сцена была тщательно подготовлена. Кендрикс тоже приоделся, чтобы ей соответствовать. Он отказался от ковбойского наряда, сменив его на деловой костюм. Бабочку оставил, а вот от белой шляпы избавился, подставив густые каштановые волосы солнечным лучам и прохладному ветерку.
Приземистый фасад муниципального здания был располосован красными, белыми и голубыми лентами флагов. На площади перед входом выстроили платформу, установили четыре камеры и две группы складных стульев. Там уже начала собираться толпа: операторы и избранные представители прессы. Еще Уланов заметил небольшую стайку детей с тремя учителями, которые благоразумно заняли детишек разговором с генералом ВВС в парадной голубой униформе.
Кендрикс, окруженный целой фалангой приспешников, двинулся прочь от машины. Уланов поковылял следом. Сенатор не оглянулся, но Шредер взял Уланова под локоть.
— Мы в самом первом ряду, — мягко сказал он.
Уланов, погруженный в размышления, снова кивнул. Как будто можно было спрятаться от камер наблюдения на самолетах.
Он знал, что выглядел таким же аккуратным и подтянутым, как эти высокопоставленные мужчины. Это вызывало у него странное чувство неудобства. Вчера Шредер направил к нему двоих с ножницами, мылом, бритвой и новым комплектом одежды, отчего Уланову начало казаться, что его потихоньку заставляют сдаться. Он не понимал почему. Всю свою жизнь он провел, поддерживая вокруг абсолютный порядок. Для космонавта аккуратность и тщательный подход к мелочам были критически важны, и все же Уланов предпочел бы одеться в мундир российской армии. В его вещмешке на «Индеворе» оставалось несколько комплектов формы, однако американцам приятно было думать, что они контролируют русского вплоть до мельчайших деталей.
Единственное, что имело сейчас значение, — это его поведение. Его душа. Его память. Он знал, что все сделал правильно, и это помогало держать страх в узде. Все больше и больше он погружался в прошлое, вспоминая встреченных им в жизни людей, места, где он побывал, отца и сестру, простой домашний уют, своих женщин и убийственную, величественную красоту космоса. Он был рад, что Рут здесь нет. Уланову хотелось бы послушать, как нанотехнолог подтрунивает над его прической и костюмом, но их всегда разделял долг — и сейчас он понял, что это к лучшему. Если Рут все еще была жива, Уланов желал ей успеха.
Он подумал о других астронавтах и о дружбе, которая объединяла их на борту МКС, несмотря на все различия. Американцы. Русские. Итальянцы. Там, на орбите, это никогда не мешало, отчего Уланов чувствовал одновременно печаль и радость.
И наконец, он решился взглянуть вверх.
Шум не прерывался ни на секунду и сейчас стал громче. Когда С-17 прошел над ближайшими вершинами, ущелья, окружавшие Лидвилл, поймали и отразили звук. Мгновением раньше тон чуть изменился — рев турбин сделался ниже.