Проклятая война
Шрифт:
Кендрикс не заметил этого. Он как раз смотрел на полковника спецназа, который стоял у последнего ряда складных стульев.
— Привет, Деймон, — непринужденно сказал Кендрикс, протягивая военному маленькую ладонь. — Ранней пташке сытный завтрак, да?
— Да и вы сегодня рано, сенатор, — ответил полковник.
Но глава службы безопасности, стоявший со стороны Уланова, прижал пальцы к наушнику микрофона и пробормотал:
— Вот черт.
Уланов обратил внимание, что несколько детишек в отутюженных костюмчиках, никак не желавших угомониться, тоже подняли головы. Один восьмилетка ткнул приятеля локтем в бок и тут же получил выговор.
— Прекрати, — одернул его учитель.
В ту же секунду солдаты на крышах зашевелились и стали оборачиваться.
— Сэр. Прошу прощения.
Глава СБ остановил Кендрикса, когда тот начал продвигаться по проходу между складных стульев.
— Сенатор? У нас тревога.
Шредер среагировал первым.
— Где?
— На аэродроме. Их самолет. Он не заходит на посадку.
Агент по-прежнему прижимал левую ладонь к уху, слушая и одновременно отчитываясь.
Школьники снова обменялись толчками, но сейчас их учитель смотрел в другую сторону.
— Он летит к нам, — сказал агент.
Лицо Кендрикса окаменело. Он смерил Уланова долгим, пристальным взглядом и спросил:
— Вы что, пытаетесь выкрутить нам руки? Изменить условия сделки?
Уланов не ответил.
Шредер, вцепившись в его рукав, выкрикнул:
— Проклятье! Объясните, что происходит!
Однако, как Кендрикс ни вглядывался, он не обнаружил в выражении лица Уланова ни торжества, ни угрозы. Сенатор отвернулся к агенту с рацией. Шредер, склонив голову, подключился к дискуссии. Прервался он лишь затем, чтобы ткнуть пальцем в Уланова и приказать:
— Обыщите его.
Один из армейских рейнджеров прижал дуло пистолета ко лбу бывшего космонавта.
— Даже вздохнуть не смей, — сказал рейнджер, в то время как его напарник ощупывал одежду Уланова в поисках оружия или электроники. Ничего не было. Он уничтожил наладонник и мобильник две ночи назад и бросил украденный 9-миллиметровый глок в унитаз, утопив пистолет в септическом резервуаре.
— Возвращаемся в машину, — рявкнул Кендрикс.
Басовитый рев двигателей плыл над городом, разносясь далеко впереди тихоходного самолета. Все уставились вверх. С этим гулом смешался более высокий вой набирающего высоту реактивного истребителя, однако с того места, где стоял Уланов, оба самолета были еще не видны. Ряд знамен плеснул на ветру. А затем закричала женщина. Уланов пошатнулся, когда рейнджер толкнул его следом за Кендриксом и Шредером обратно на проезжую часть.
— Шевелись! Шевелись!
Агенты в штатском тоже вытащили оружие, как будто это могло что-то изменить. Как ни странно, изменило. Один из них первым добрался до машин и, пробившись через строй припаркованных вплотную друг к друг автомобилей, замахал пистолетом в сторону только что подъехавшего «ГМС Юкон».
— Вылезай! — прокричал агент.
— Это машина конгрессмена О'Нейла, — возмутился шофер, но сотрудник спецслужбы заорал в ответ:
— Мы ее забираем!
Рядом с ними другие группы людей штурмовали припаркованные автомобили, крича и отталкивая друг друга. В этой сумятице Уланову все-таки изменила выдержка.
«Пожалуйста, — мысленно взмолился он. — Ну пожалуйста».
Тщетно. Их паника передавалась ему. Он увидел, как два солдата вытаскивают на открытую площадку переносную зенитно-ракетную установку. Дети визжали, но их голоса тонули в общем гаме. Затем человеческие крики прорезал прерывистый лай безоткатных орудий, открывших огонь с крыш вокруг площади. Невидимые отсюда орудийные расчеты пытались сбить самолет — и на какой-то миг Уланов понадеялся, что им это удастся.
Шпионаж и обман российского посла привели Кендрикса в ярость, и сенатор отбросил всякие церемонии. Через Уланова Кендрикс жестко надавил на союзников, угрожая бросить их на произвол судьбы. Поначалу он заставил их умолять. Затем смягчился и обещал не нарушать договор, согласно которому самолеты США должны были перевезти русских в индийские Гималаи. Все остальное стоило слишком дорого. Ограниченное количество боеприпасов. Ограниченные запасы еды. Лидвилл и не думал выделить им хоть одну тощую коровенку, не говоря уже о боевом нанотехе.
«Это все», — заявил Кендрикс, и союзники подчинились навязанным им правилам игры. Признали, что они в отчаянном положении. Они настаивали лишь на одном дополнительном пункте. Кроме самолетов и пилотов, которые должны были доставить их в Индию, русские требовали, чтобы Лидвилл принял тысячу пятьсот женщин и детей и несколько высокопоставленных дипломатов. Это нужно было и для того, чтобы основать небольшую запасную колонию, и для укрепления отношений между США и Россией.
«Слишком много, — возразил Кендрикс. — Мы примем сотню».
«Тысячу», — продолжали торговаться русские.
А потом они подсластили сделку. Лидвиллу собирались доверить сокровищницу и музейные экспонаты их родины. Уланова не удивило, как много это значило для американцев, капиталистов до мозга костей, — и неважно, что короны и картины предчумной эпохи никого не обогреют и не накормят. По мнению некоторых, эти артефакты обрели сейчас даже большую ценность.
Цифру опустили до пятидесяти человек, чтобы осталось место для сокровищ, — пятьдесят жизней плюс тонны холодного металла и драгоценных камней. Конечно, им скорей досталась роль заложников, чем спасенных. Никто не говорил об этом вслух, однако теперь их судьба целиком зависела от Лидвилла — а эти пятьдесят человек были женами и детьми президента, премьера, генералов, знаменитого композитора. Обмен знаменовал новое начало, взаимный жест доверия. Россияне доверяли американцам свои семьи и богатства, а в ответ американцы обещали дать убежище в Лидвилле еще пяти сотням беженцев, после того как самолеты завершат эвакуацию союзников в Индию.
«Это щедрое предложение», — сказал Кендрикс, но русским нужно было протащить сквозь воздушную оборону Лидвилла один-единственный самолет. Всего один.
Он ревел в небе, тупоносый и черный, блестящий на солнце. Уланов прищурил глаза, стараясь успокоиться и не обращать внимания на шум и на тычки охраны. Ему не хотелось умирать в суматохе винтовочных выстрелов, под крики Кендрикса.
— Мы бросим вас всех подыхать, Уланов! — визжал сенатор, пока его люди распахивали дверцы «ГМС». — До тебя что, не доходит? Вы упустили свой единственный шанс!