Проклятая
Шрифт:
— Ух ты! — кричал Арман на бегу. — Кру-у-уто!
А я вспоминала все известные мне ругательства, но про себя — бегать так быстро, да ещё и говорить, как этот драконыш, у меня не получалось. Пару раз Арман даже нёс меня на руках.
— А-а-а!
— Да не ори ты! — улыбался драконыш, кругами подходя к очередному гробу. — Нет тут ещё никого…
Ещё. Стоило Арману откинуть крышку (лучшие сокровища ведь в гробах, да?), как из каменного ящика тут же выпрыгивал очередной злой, неприкаянный, полуразложившийся мертвец и с потусторонним рёвом кидался на нас.
И мы бежали дальше.
Но весело действительно было. Самым весёлым оказалась физиономия Армана, когда сокровища мы-таки нашли — свитки. Много свитков.
— Ух ты! Круто, — подцепленным у драконыша словечком восторгалась я, роясь в бесконечных рукописях.
— Если бы я раньше знал! — рычал выдохшийся, чёрный от копоти драконыш.
Сокровища мы увезли. За нами бежала толпа мертвецов, но мы оказались быстрее. Правда, у края леса нам встретилась весьма подозрительная бабушка, на поверку оказавшаяся ещё одним зомби. А я говорила Арману, что нормальная страха никогда у проклятого леса не поселится. Драконыш отмахивался: "Ничего, ничего, ты посмотри, какая у неё избушка, давай тут переночуем, у меня крылья, в смысле, руки уже от усталости отваливаются". Зато когда бабка, услышав: "А вам мертвецы не докучают? Нет? Ну, скоро начнут — за нами тут целая толпа гонится", с рёвом: "Воры! Это вы украли моё сокровище!", кинулась на нас, сверкая зелёными, мёртвыми глазами, Арман бежал быстрее всех. И крылья потом не отваливались, когда он, наконец, смог обернуться драконом.
— Я же говорил: оставь эти чёртовы свитки!
— Я же говорила, она ненормальная!
Нашим личным рекордом чуть не стала драка в полёте — ещё не факт, кто бы выиграл. У меня духи, а они манёвренней.
Но Арман в итоге отнёс меня домой — в мою "грязную спальню". И оставил трястись над свитками и предвкушать бездну интересных вещей, которые мне эти свитки откроют, когда я закончу с переводом.
— Ну можно я хоть твою корону возьму? — клянчил Арман, вышагивая по комнате. — Ну не солидно мне как-то без сокровищ возвращаться!
Я кивнула, лишь бы отстал. Утром выяснилось, что Арман, совсем по-драконовски, захапал все мои украшения — вкупе с короной, то есть, тиарой.
"Ну прилети только ещё!" — ворчала я, обыскивая комнату.
Но на душе стало легче. И даже будто бы теплее.
Ещё где-то неделю я спокойно занималась переводами. Училась, упражнялась со схемами, пока не решаясь пробовать те, что нашлись в свитках — больно жуткие.
Потом мир взрослых обо мне неожиданно вспомнил.
Мне прислали служанок и личного камердинера короля, дабы сообщить, что вечером состоится осенний бал, и я должна на нём непременно быть.
Моё мнение по поводу бала не спросили и просто принялись готовить: бегать туда-сюда с водой, какими-то маслами, платьями и заколками…
Уже через час я мечтала, чтобы эта свара испуганных, дрожащих девиц (камердинер сбежал быстрее всех) оставила меня в покое. Но кто-то явно напугал их больше, чем я, так что, несмотря на ужас, они очень старались сделать меня красивой.
Мне не было до них дела, а выглядеть хорошо нравилось, так что отделались девицы лёгким испугом.
Предвкушая что-то очень неприятное, я дожидалась вечера, когда в сопровождении фрейлин пойду в цветочный павильон, где обычно устраивали балы.
Мои фрейлины были одеты в цвета королевы и не поднимали на меня глаз. Да ладно, чего уж там. Я их практически и не замечала. Больше тревожило, что я, кажется, опять не знаю правил. Ну до чего просто с духами! Или Арманом. Почему тут не бывает так же?
На балу присутствовали монахи. Какие-то странные, не с книгами и в рясах, как обычно, а одетые, как придворные, только вооружённые чем-то непонятным, что слепило глаза и вызывало дрожь. Я старалась не обращать на них внимания и сосредоточиться на церемониях.
Танцевал со мной какой-то плюгавый парнишка в очень богатых одеждах. И больше никто.
Парнишка тому же Раулю и в подмётки не годился, так что каждый раз, когда он отпускал мою руку, я украдкой вытирала её о платье. И ждала, когда это мерзкое представление закончится.
А закончилось оно неожиданно. Парнишка, замирая на каждом слове и пожирая меня глазами, просипел: "Ваше Высочество… Алисия… Вы такая красивая! Позвольте предложить вам… Станьте… станьте моей женой!".
Щас!
Я вскинула брови и сообщила, что он очень милый, конечно, но я его совсем не знаю.
Тем временем в зале установилась мёртвая тишина, даже музыканты наконец-то заткнулись. Все смотрели на нас. Я, как обычно на публике, мигом почувствовала себя не в своей тарелке.
Парнишка оказался тем самым принцем, за которого меня хотел посватать отец. К стыду своему, не помню даже, как Его Высочество звали. Но зато он очень эффектно упал передо мной на колено и принялся осыпать комплиментами.
Я оглянулась, встретилась взглядом с отцом — напряжённым, хмурым — с мачехой, довольной просто до неприличия. И почувствовала себя так, будто меня кинули в каменный мешок и крышка над головой захлопывается.
Ой, неспроста тут монахи…
Принц тем временем замолчал и выжидающе уставился на меня. Как и все в зале.
Я облизала пересохшие губы.
А, была-не была!
— Благодарю, Ваше Высочество, но не думаю, что могу стать вам достойной супругой, — начерта тебе то и дело сеющая смерть полу чокнутая дамочка, будь она хоть трижды прекрасна!
Принц, ошеломлённый, поднялся и тоже повернулся к отцу.
Голос Его Величества раскатисто прошёлся по залу:
— Подумай, дочь, стать королевой Лебелии — великая честь! Иначе…
Иначе?! Я сжала кулаки. Ты продержал меня взаперти полтора месяца и говоришь про какое-то "иначе"?!
— Что "иначе", папочка? — протянула я. — Отправишь меня в настоящую темницу? Отрубишь голову? Четвертуешь?
Тишина в земле стала практически осязаемой, когда я повернулась к принцу.
— Знаете, Ваше Высочество, я вызываю духов вплоть до третьего уровня, кричу по ночам и, когда злюсь, убиваю людей, заставляя их агонизировать минут десять. Вы всё ещё хотите на мне жениться?