Проклятье древней гробницы
Шрифт:
Минин достал из папки лист и прочел:
– «Проведенное в лаборатории исследование… Участвовали…» Ну, это не важно. Вот главное. «Образцы горелой бумаги соответствуют той, которая принадлежит листам записной книжки, принадлежащей…» Фу, какой неуклюжий этот язык! Говоря нормально, кто-то, возможно сама Ольга, а возможно – и нет, вырвал и сжег лист из записной книжки. Лист был плотно исписан. На уцелевших фрагментах можно разобрать следующие фрагменты слов… Фу, черт! Сам же и заговорил этим языком. «…бровльно ухож…» Вероятно: добровольно ухожу из жизни. «…равила убийцу
– Любимого, скорее всего, – сказал Жаров. – Любимого человека, любимого мужчины… Не важно. Иногда можно прочесть и сожженное письмо. Как справедливо заметил Артур Конан Дойл…
– В своей бессмертной «Собаке Баскервилей»… Перед нами остатки предсмертной записки, в которой можно прочитать признание в том, что Ольга отравила художника Боревича. Эту записку кто-то сжег. Веревку с мертвым телом приподнял и привязал выше, чтобы каждый дурак мог подумать, что девушку повесили…
– Ты это полегче, насчет дурака, – перебил эксперта Жаров. – Моя была идея.
– А я и не говорю, что дурак – это именно ты. Прости, если я тебя чем-то обидел.
– Ты сказал, что этот человек сейчас находится среди нас! – обратился Жаров к следователю.
– Безусловно. В ту ночь четыре человека могли войти в помещение, где повесилась девушка, и кто-то из них помог ей повеситься чуть повыше, отчего самоубийство было выдано за убийство.
– Боже мой! – воскликнул сторож. – Я мог там быть. Он опять меня подозревает.
– Не расстраивайтесь, сударь! – успокоил его Рудольф. – Я тоже там был: пугал вашу персону образом покойного Овидия… Ну, как бы пугал, по мнению. И госпожа Вышинская, также покойная, там была.
– Четвертая – это конечно я! – с возмущением воскликнула Лебедева. – Но, во-первых, я слабая женщина, и ворочать мертвое тело мне просто не под силу, а во-вторых, зачем это мне было нужно?
– Я бы поспорил с тем, что вы слабая, – сказал Пилипенко.
Они с Мининым многозначительно переглянулись.
– В папке эксперта есть доказательства, – продолжал следователь, – что вы вовсе не слабая. А мастер спорта. Мастерица. Но об этом – в свой черед. А сейчас я расскажу историю, как я ее вижу. Поправьте меня если что. Всё было довольно коротко и просто. Профессор понял, что могила поддельная, и рассказал об этом Лебедевой. Художник присутствовал при разговоре или слышал его. Как, Татьяна, было на самом деле?
– Он был в соседней комнате камералки, рисовал, как всегда, – сказала Лебедева, опустив голову. – Наверное, слышал. В тот же вечер профессор погиб. И я подумала, что не стоит обнародовать его соображение. Пусть всё идет, как шло.
– Оно и пошло. Своим чередом. Художник, узнав, что профессор собирается рассказать о подделке, напоил его и столкнул с обрыва.
– Не может быть! – воскликнула Лебедева.
– Ваш голос звучит фальшиво. Скорее всего, вы догадывались об этом. Но и вам также грозила опасность. Именно художник Боревич подстроил в раскопе ловушку для вас.
– Он? Для меня?
– Разумеется. Речь шла об очень больших деньгах. Теперь надо было убрать и вас. Обоих, кто знал о подделке. Но Ольга спасла вас от гибели. А художник вскоре сам последовал за своей жертвой. Возможно, Ольга видела, как он столкнул профессора. Возможно, он сам рассказал ей всё. Позвал ее замуж, обещал богатство. Только он не знал, что девушка тайно любила этого человека. Того, которого он убил. Любила до безумия! Его она называет инициалом «К.» в своей переписке. Профессора Коровина. И она решила отомстить за эту смерть. Не обращаться в полицию, поскольку убийцу по нашим законам всего лишь посадят и всё. Смерть за смерть. Поехала в Симферополь, продала единственную ценную вещь, которой владела – жемчужное ожерелье. Купила яд.
– Где купила – в аптеке? – перебил следователя Рудольф.
– Да нет, – Пилипенко повернулся к Рудольфу. – Сейчас подобные вещи делаются посредством того же интернет-плацдарма. Кстати, этого народного умельца уже нашли и задержали, – он вновь обратился к аудитории. – Его хитроумным грибным ядом Ольга и отравила Боревича. Теперь Рудольфу все равно приходится грабить могилу. Только наоборот: прежде он хотел убрать оттуда подделки, но оставить настоящие вещи, теперь же, когда вся операция сорвалась, он хочет, по крайней мере, взять оттуда предметы, принадлежащие ему – артефакты, которые стоят немалых денег.
– Я только забрал свое личное имущество, – с тихой убедительностью в голосе заметил Рудольф.
– Которым владел незаконно. Но мы сейчас о другом. Лебедева поняла, что это сделали вы. Зайдя в камералку, она обнаружила мертвую девушку. Ей пришла в голову мысль превратить самоубийство в убийство. Чтобы обвинить в нем человека, которого она люто ненавидит – именно вас. Она подтянула веревку и сожгла предсмертную записку девушки.
– И вы можете это доказать? – спросила Лебедева.
– Увы, лишь косвенно. Очень надеюсь на ваше признание.
– Надеетесь? Что ж. Вот вам признание. Я действительно сделала это. Я хотела чтобы этот черный Рудольф исчез из моей жизни надолго, навсегда! – она протянула в его сторону дрожащий палец. – Я поняла, что артефакты украл он. Я видела его в ту ночь! Тут я наткнулась на мертвую девушку. То, что Рудольфа заподозрят в краже, было ясно как день. Девушку все равно не вернуть. Вот я и решила свалить эту смерть на Рудольфа, которого всю жизнь ненавидела! Этот подонок портит мне карьеру уже десять лет! Всегда переходит дорогу! Он распотрошил десятки точек в Крыму, замечательных мест, на раскопках которых можно было написать не одну диссертацию.
Жаров подумал, что сейчас все присутствующие, молча разглядывающие эту красивую женщину, мысленно видят то же самое, что и он: как она проделывает все эти отвратительные трюки с трупом…
– Может быть, теперь, когда я во всем призналась, вы освободите меня от подозрений? Ведь выяснилось, что я не убивала Ольгу, – закончила она свою речь.
– О да! – воскликнул следователь. – Вы не убивали Ольгу. Никто вас больше не подозревает в этом.
– Так, может быть, теперь я могу просто встать и уйти?