Проклятие для Чудовища

Кей Джулия

Стал вспоминать каждую минуту произошедшего. Как все собирались, что мы делали, пили, употребляли… Потом я вспомнил тебя, как ты… убежала, а затем вернулась. Ты была такой странной, говорила страшные вещи, а потом темнота.

Я пришел к твоему дому дня через три, но никого не было. Я приходил каждый день, но видел только твоих родителей. Понял, что ты уехала, но и связаться с тобой не мог, ты не заходила в социальные сети, не брала телефон.

Я смутно вспоминала, что потеряла все свои вещи, когда выбегала из дома Клементьева тем вечером.

— Я

не выходил из дома неделю, месяц… уже потерялся во времени. Вспоминал твои слова, искал их значения, мне выдавало: проклятия, сглаз, порча, заклятие. Картинка начала складываться. Я снова вернулся к твоему дому и понял, что твоя мама такая же, но отец ничего не знает.

— Ты следил за моей мамой?

— Конечно. Я же должен был понять, что происходит. Когда она была одна, то не прикасалась ни к чему руками, вещи буквально летали вокруг нее и исполняли любой приказ. Рядом с твоим отцом она была обычной, самая простая семья.

Повисла тишина. Я не знала, что сказать ему в ответ.

— Лив, я понимаю, почему ты это сделала. Точнее, за что ты так со мной поступила. Я злился, рыдал, чего только со мной не произошло за этот год, но я так рад, что ты вернулась, — Филипп неожиданно взял мои руки в свои, облаченные в черные перчатки. — Я готов извиниться, сделать, что угодно, только, пожалуйста, преврати меня обратно.

Мне не хватало воздуха. Ореховые глаза смотрели на меня с горькой мольбой и надеждой. Он целый год провел в этом уродском теле только потому, что я психанула и решила наказать гадкого мальчишку. Почти над всеми в школе издеваются, но такой мести даже врагу не пожелаешь.

— Я не знаю, как, — ответила честно и очень тихо.

Руки Филиппа заметно ослабли, приподнятые уголки губ опустились, а светящиеся глаза потухли, став полностью черными.

— Филипп, я не буду тебе врать. Мне так жаль, что это произошло. Я не находила себе места. Тогда… тогда была не я. Я не знала, что делаю и не знаю, что делать сейчас.

— Почему ты уехала? Почему бросила меня?

— Я не бросала! Я знала, что сделала что-то, но не знала, что именно. А уехала потому что боялась.

— Чего?

— Что убила тебя.

Мы смотрели друг на друга, только наоборот, Филипп теперь с обидой, а я с жалостью, ровно как год назад, когда он стыдился меня перед всеми.

Стало холодно внутри и снаружи, чем дальше в ночь, тем меньше помогал разведенный костер. Я вздрогнула от касания пробравшегося ветерка и перевела взгляд на огонь.

— Ты не хочешь рассказать мне?

— Что? — я взглянула на парня, такого чужого, устрашающего. Он будто за секунду забыл, как я одной фразой разрушила все его надежды, в голосе снова задор, глаза горят, щеку выделяет ямка.

— Об этом, — Филипп оглядел костер, меня, свои руки. — О магии.

— Оу, — убрала волосы за уши и потерла руки. — Ну ты и так понял, что я… необычная, и ведьмой меня называют не просто так.

— Так все об этом знают?!

— Нет, что ты. Из-за моих повадок, везения, умений. Мне во всем помогает магия.

— Вы

все в семье такие?

— Частично. Мужская линия по папе ничего не ведает. Из соображений безопасности и пощады мужского эго.

Филипп лучезарно улыбнулся.

— Прикольно. Ты типа можешь людей в лягушек превращать и отравленные яблоки делать?

Я покачала головой.

— В теории. Но, Филипп, я не такая сильная, как, например, моя бабушка. Я пытаюсь учиться, но все, что умею — детский сад по ведьминским меркам. Просто, чтобы научиться делать настоящие заклинания, надо сначала научиться владеть собой, чего мне не дано.

— Судя по этому я бы не сказал, что ты слабая ведьма, — парень показал пальцем на себя.

— Будь я сильной, этого бы не случилось.

Моя фраза прозвучало настолько строго, что замолчали мы оба. С такой же интонацией со мной говорила Джаннет. Возможно, это просто черта ее характера — прямолинейность и никакой чуткости, или же она просто хотела дать мне мотивации на улучшение себя. Правда этот пресс уже давно меня задавил, в моем учении мне не хватает поддержки: мама в образование не лезет, а бабушка Лора, чтобы не произошло, пытается увести тему во что-то нейтральное и веселое.

В моем кармане затрещал телефон, веселое мычание коровы отразилось эхом в заброшенных стенах.

— Это мама, мне пора, — на часах уже давно пробило не детское время, а напоминание от родителей приходит, когда уже прогулка давно должна была подойти к концу.

— Куда? — Филипп вскочил с поддона. — Но мы же еще не решили, что будем со всем этим делать. Ты же не можешь просто так взять и уйти, и… и…

— Эй, Филипп, ты чего? — я подошла к взволнованному парню и взяла его левую руку. Он дрожал, как наш костер на ветру, а голос срывался. — Успокойся. Мне надо домой, уже поздно.

Филипп поджал губы и на мгновение сощурился.

— Точно. Я просто испугался, что ты… бросишь меня, как все, после того, что увидела.

— Теперь я тебя точно больше не брошу.

Особенно после того, как увидела последствия своего срыва, и что все это на моей совести и расхлебывать тоже мне. Пусть я пока даже близко не представляю, как это можно сделать.

На такси мы вдвоем доехали до калитки моего двора. Филипп сидел в автомобиле, замотанный, как посылка из интернет-магазина: в шапке, шарфе, капюшоне, сплошное черное пятно, даже бровей густых не видно, одни такие же темные глаза бегали по округе, подмечая каждую деталь.

Или ища очередную опасность.

Мы встали друг напротив друга. Филипп заговорил первый, но я могла разобрать лишь половину сказанных слов, остальное заглушала ткань на его лице. Я встала на цыпочки и двумя пальцами потянула шарф вниз, открывая лицо парня. Филипп замолчал.

— Ну, продолжай.

— Я хотел сказать, что вспоминал, как провожал тебя вечерами до дома. Если честно, это одни из лучших воспоминаний у меня.

— Да, я тоже об этом часто думала…

Правда потом заливала литром слез всю шелковую подушку.