Проклятие для Чудовища
Шрифт:
— Это capacit'e, - с трудом ответила я, хватаясь за живот. — Магия. Сейчас пройдет.
Мне было жутко неловко, что приступ начался именно сейчас, в доме Филиппа, когда я только погрузилась в полное спокойствие. Я и так пугаю его тем, что могу сделать, а сейчас он в буквальном смысле в шоке. Филипп поставил рядом стакан с водой и не знал, как он может помочь. Но это не просто внезапные боли или схватки, тут ни один врач не справится. Я поняла, что магия не собирается следовать моему примеру и ложиться спать, она хочет выйти, не слушаясь меня. Что ж, похоже, Филиппу
Я направила ладони друг на друга и постаралась расслабить кисти, игнорируя боль. Медленно начала вращать суставы, выпуская магию маленькими порциями. Между пальцами заискрили синие нити, переливающиеся до голубого и белого. Как сладкую вату на палочку, я принялась наматывать одну летающую искру на другую, образовывая светящийся шар. Филипп смотрел на все это, раскрыв рот. Между нами витала магия, словно рыбки в аквариуме. Боль постепенно уходила из моего тела, я смогла выпрямиться и задышала через нос, сама залюбовавшись на красоту, которую создала.
Отпустив последнюю искорку из подушечек пальцев, я опустила руки на колени. Белый шар с голубым ореолом еще несколько секунд витал в воздухе, а затем медленно растворился, будто его никогда и не было, снова погружая комнату в темноту.
Я слышала, как Филипп дышит, но не решалась поднять на него взгляд. Вдруг он сейчас разволнуется, что я чуть не взорвала его дом.
— Ого, — начал парень. — Это было самое внезапное пробуждение в моей жизни. А я точно не во сне?
— К сожалению, нет. И я тоже.
— Это больно, да? Ты кричала.
Я повела плечом.
— Немного. Первые секунды, пока не дашь магии выйти.
Я мысленно проклинала саму себя, которая умудрилась испортить такой момент. Ливана, когда ты еще будешь спать в кровати парня, обнимая его руку на своей талии?!
Филипп выглядел ошарашенным, но не в напуганном плане, а скорее… восхищенном? На его губах застыла чуть глуповатая улыбка, будто ему сказали, что игрушки правда ночью оживают.
— Зачем магии выходить?
— Если ее не использовать, она начинает накапливаться, пока не выйдет за края, и происходят вот такие приступы время от времени.
— Почему ты ее не используешь, это же магия! — всплеснул руками парень, облокачиваясь на кровать.
Я пожала плечами.
— Потому что не могу ее контролировать. Боюсь, если дам чуть больше свободы, она выйдет из-под контроля.
— Это же бред. Я видел, как ты используешь магию в повседневной жизни. Пододвигаешь телефон ближе, оставляешь чай горячим, проводишь по сапогам, чтобы убрать весь снег. А как ты взорвала ту газировку и завела мотоцикл? И ты еще сомневаешься в своем контроле?
Я чуть приоткрыла рот от удивления. Не думала, что Филипп так внимательно за мной наблюдает. Или это я неосторожна. Раз заметил парень, не замечают ли окружающие того же?
— Это же просто b^etise, безделушки. Настоящие ведьмы могут гораздо больше и не вскакивают ночью с температурой под сорок пять.
— А покажи еще что-нибудь, — ласково произнес Филипп, осматривая меня от макушки до кончиков пальцев
В голову ничего не приходило, я оценила комнату взглядом — все погружено в ночной мрак, только из окна, напротив которого мы сидели, проникал бледно-голубой свет от фонаря с улицы, захватывая наши вытянутые ноги и рисуя прямоугольник на левой стороне лица Филиппа, делая узоры на коже блестяще-матовыми. Я тут же вспомнила утонченные рисунки на крыльях стрекоз и бабочек, искусно выведенные природой. Вытянув указательный пальчик, я изобразила хрупкую синюю бабочку, границы которой были еле различимы. Она была похожа на живой дым, порхающий облаком между нами. За плавными взмахами крыльев следовали магические ленточки, поддерживающие полет.
Филипп завороженно наблюдал за бабочкой, совсем как ребенок. Даже в моей душе проснулось что-то далекое, хотя я наблюдала данное явление чуть ли не каждый день. Мне вспомнились чудеса, которые творила мама, укладывая меня спать. Над моей головой кружили десятки разноцветных бабочек, стрекоз, забавных жуков. Они водили хороводы перед моими глазами, пока сон не заставлял их уйти.
Хм, а родители еще удивляются, почему в моей комнате инсектарий, когда я в детстве перед сном считала не овец, а летающих букашек.
Филипп протянул палец, легонько касаясь брюшка призрачной бабочки. Только ее невидимые лапки приземлились, она тут же растворилась, оставляя расплывающийся дым по руке парня, обдавая легким холодком.
— Вау, — тихо сказал Филипп. — Ты потрясающая ведьма. Не понимаю, почему ты сомневаешься в себе. Кто сказал, что ты недостаточно сильная?
— Mon professeur[1]. Бабушка, — я завела прядь волос за ухо, надеясь, что в темноте не видно моих порозовевших щек после определения Филиппа в мой адрес — потрясающая.
— Вот это у тебя родственнички.
— Кто бы говорил.
Филипп тихо рассмеялся, немного с хрипотцой, вызвав еще один прилив мурашек.
— Ну да. А почему именно бабочка?
— Не знаю. Наверное, для меня это символ полного спокойствия и гармонии, умиротворения. Состояния, когда тебя наконец-то ничего не тревожит, полный штиль. Бабочки — настоящее олицетворение свободы: легкие, парящие, радующие глаз и такие недолговечные.
— Свободы говоришь?
Филипп открыл ящик прикроватной тумбочки, около которой сидел и достал один из ярких комиксов. Он пролистнул несколько страниц и подцепил пальцами что-то тоненькое, протягивая мне. Сначала мне показалось, что я сошла с ума, но это были крылья бабочки, склеенные между собой.
Та самая валентинка, которую я прислала Филиппу по тайной почте.
— Я ее склеил.
У меня не было слов. Я держала невесомое сердце на самых подушечках, боясь сдуть. В воспоминаниях промелькнули сотни мелких кусочков, на которые оно было разорвано. Сейчас они были, пусть и неровно, но все равно вместе. Швы от клея резали глаз, ребра не закруглялись в аккуратной оси, рисунок не совпадал, но моя душа расплавилась. Чувствую себя матерью, которой принесли кривую поделку из детского сада.