Проклятие для Чудовища
Шрифт:
— Филипп, а вот вы, как сторонний наблюдатель, скажите, на кого Ливана больше похожа? — спросил папа. Все всегда отвечали одинаково, потому что наше внешнее с ним сходство не заметить невозможно, но ему нравилось слышать это снова и снова.
— Думаю, она идеальная комбинация ваших генов, — уклончиво ответил парень. Я закатила глаза, не веря, что он произнес такие сложные слова.
— Нет, вы все-таки скажите.
— Папа, не приставай к человеку, ты же и так знаешь ответ, — вклинилась я, отправляя кружок морковки себе в рот. Не могу не радоваться, что лицом пошла в род Готье.
— Вообще-то я еще
Родители рассмеялись, будто пришли на концерт юмористов. Между мной и Джаннет не было ничего общего, ни одной родинки, что ее жутко бесило. Она всеми способами пыталась изгнать из меня любые повадки семьи Готье и хоть немного приблизить к своей породе — Локонте. Я недовольно прикусила губу, пока родители умирали в истерике. Это при бабушке все по струнке ходили, а за глаза говорили то, за что точно бы получили волшебный пендель.
— Если хочешь, — обратилась мама к парню, смахивая слезы с уголка глаз салфеткой. — могу показать тебе фотографии.
— Хочу!
Я прикрыла глаза. Что может быть унизительнее, чем показ детских фото друзьям.
— Пойдем, все альбомы в гостиной, — мама бесцеремонно взяла Филиппа под руку и потащила в комнату напротив. Я не хотела участвовать в параде стыда, поэтому осталась на кухне убирать со стола.
Я присоединилась к тусовке, когда прошло достаточно времени прежде чем мое отсутствие покажется невежливым по отношению к гостю. Мама и Филипп сидели на диване в цветочек, рассматривая фотографии в альбоме, который мама делала своими руками. Я скромно села рядом, зажимая Филиппа посредине. Папа копошился в камине на другом конце комнаты, пытаясь его потушить. Дом слишком прогрелся, стало жарко, как на курорте в августе.
Мама настолько погрузилась в рассказ, что поведывала историю каждой фотографии, открывающейся на коленях Филиппа.
— А это я со своим братом, дядей Ливаны, он, кстати, завтра приезжает.
— Мам, он же просто хотел увидеть бабушку, а не все фамильное древо.
— Бабушку так бабушку, — мама пролистнула несколько страниц. — Вот. Ну что, есть сходство?
Филипп взял в руки черно-белое фото Джаннет в молодости. Натуральная блондинка с косой до самых колен, тонкой лебединой шеей, острым подбородком, впавшими скулами, острым и тонким носом, пронизывающими и леденящими душу голубыми глазами, ни намека на улыбку в сжатых губах. Настоящая снежная королева, внушающая страх даже с бумажки, но в то же время завораживающая своей красотой. При одном взгляде понятно, что она излучает уверенность и уважение.
Парень поднес фото к моему лицу и одновременно с мамой стрелял глазами то на Джаннет, то на меня.
— Ну-у, может быть, взгляд. Или характер.
Мама прыснула.
— Если бы у Ливаны был характер, как у бабушки, я бы не жила с ней.
Мама вернула фотографию в альбом, обходясь с ней максимально аккуратно. У Филиппа наконец появилась возможность осмотреть комнату, сделанную в таких же ярких цветах, как и весь дом. Прямо за диваном располагался шкаф-стена из дерева медового оттенка, справа стояло кресло под стиль дивана, над камином висели картины, а у окна посредине расположился рояль, на котором и остановился взгляд парня.
— А кто у вас играет? — Филипп подошел к инструменту и провел
— Мы все, — мама вернулась на диван, хлопая рукой по месту рядом с собой, приглашая папу сесть.
— И Ливана тоже?
— Конечно. Бабушка бы не простила ей неумение.
Филипп сел на банкетку и открыл клавиши.
— Сыграешь?
Я, стоящая рядом со сложенными на груди руками, встрепенулась, не ожидая такого предложения.
— В этом и соль, что я играю только у бабушки.
— Ну ради меня, — Филипп поднял на меня свой фирменный щенячий взгляд и чуть приподнял уголок губ, обезоруживая ямочкой на щеке.
Мои плечи опустились, а щеки окрасились в розовый вовсе не от жара камина.
— Немного, — я села рядом с парнем на мягкую сидушку, слыша, как мама восторженно набрала воздух. Готова поспорить, она выпрямила спину и схватила папу за руки, будто сейчас будет что-то невероятное.
На самом деле она частенько уговаривает меня сыграть, но я всегда отказываюсь. Возможно из-за настойчивости занятий музицирования в Париже, где за любую ноту мимо бьют палкой по пальцам.
Я провела рукой над клавишами и тут же ее отдернула, как от огня.
— А что сыграть?
Филипп пожал плечами.
— Свое любимое.
Меня в который раз поставили в тупик. Джаннет не заставляла себя ждать, всегда выбирая композицию только и исключительно из нестареющей классики. Я размяла плечи и выпрямила спину. Бедро Филиппа касалось моего, что должно было стеснять движение и отвлекать, но рядом с ним я чувствовала себя спокойнее, будто передо мной не родители, а целый зал «Гарнье».
У меня была любимая композиция. Сцена из «La belle et la b^ete»[2], когда они танцевали в огромном бальном зале заколдованного замка. Я знала каждую композицию из мультфильма, но эта заставляла мое тело замереть и покрыться мурашками, пока последняя нота не проникнет в самое сердце. Никогда не считала себя достаточно впечатлительной, тем более так реагировать на обычную живую музыку, но, смотря мультик одной и в темноте, я частенько проливала пару капель слез.
Водя пальцами по белоснежным клавишам из горной ели, слоновой кости и клыка дракона, я впервые очистила свой разум и ни о чем не думала. Беззвучно шептала слова песни к мелодии, помогая самой себе. Играть на домашнем инструменте было непривычно — за всю жизнь я касалась его не более пяти раз и то только во время уборки. Рояль Джаннет был настоящим произведением искусства — выполненный из хрусталя, прозрачный как горное озеро, можно рассмотреть каждую деталь, работающую исправно. Наш же был полной противоположностью — матовый черный из граба с золотыми вставками, страшно подумать, сколько ему лет (скорее веков).
Закончив игру, я сложила руки на коленях. Осталось только встать и поклониться с прямой спиной, как учил этикет.
— Bravo, ch'erie[3]! — захлопала мама в ладоши.
— И много у тебя еще скрытых талантов? — спросил Филипп, пристально рассматривая мое лицо.
— Безошибочно выбираю сочные фрукты на рынке, — попыталась пошутить я, ерзая на банкетке.
— Научишь меня чему-нибудь? — спросил Филипп, выпрямляя спину и стуча пальцами по клавишам. У него были достаточно длинные фаланги для инструмента, но не такие изящные и тонкие, как того требовали стереотипы.