Проклятие для мага или сердце на троих

Ян помог Дее слезть с лошади, но даже когда она крепко стояла на земле, не убрал свои руки с ее талии. Она подняла на него глаза. Было во взгляде Яна что -то воспаленное, надломившееся. Он медленно, давая ей время остановить его, наклонился и осторожно поцеловал.

Она ответила. Не просто отозвалась, а притянула его ближе к себе и окунула тонкие пальцы в его спутанные волосы, поразив саму себя этим внезапным порывом и накалом.

Но когда он хотел подхватить ее на руки и опустить на ближайший стог сена, Дея отстранилась. Она зажала ладонью разгоряченный рот.

– Нет, нет, я не должна... Это не правильно... Жестоко...
– забормотала девушка, пятясь назад, пока не уперлась в стог.

– Жестоко?! Потому что твой порыв продиктован вовсе не любовью, а обидой?
– зло огрызнулся Ян, чувствуя, как его душит растущее бешенство.
– Да, Дея, ты очень жестока и я почти ненавижу тебя за это, - прозвенел он металлическим голосом, а потом внезапно грубо притянул ее, сгреб в охапку и повалил на стог.

Дея замерла, когда он отбросил плащ и его губы принялись исследовать географию ее тела - руки, плечи, шею. Она вздрогнула, только когда он добрался до лица, но то был не страх и Ян распознал в этом трепете сигнал к действию. Он высвободил ее волосы, наслаждался их ароматом смешанным с запахом свежего сена, ее губами жадными и мягкими, словно вишни, а затем и ее ласками, когда она обвела вокруг него свои змеевидные руки, требовательно теребя волосы.

Ей хотелось большего, это выдавала дрожь ее тела. Дея обволакивала его своим сбивающимся дыханием, не скрывая пульсирующего в ней желания. Она чувствовала, что ему это нравилось, как и тот предел, до которого он и сам уже дошел. В его висках пульсировало, тело напряглось, а сердце пропустило несколько ударов, когда он, наконец, добрался до шнуровки на лифе...

Она так порывисто села в постели, что ударилась макушкой, о скошенный потолок. Заозиралсь. Все девочки в крошечной спаленке для будущих выпускниц крепко спали. Дея выдохнула; она боялась, что, как уже бывало, разбудила свою соседку по комнате недвусмысленным стоном, но, похоже, сегодня все обошлось.

«Вот жешь засада!
– подумала она про себя, вытирая со лба пот.
– Опять этот идиотский сон. Я скоро в глаза Яну смотреть не смогу. И с чего вдруг такая дичь в голову лезет?»

Впрочем, причину подобных сновидений искать было не долго; большая часть семнадцатилетних девчонок, которые готовились покинуть стены съезженского интерната, имела странный, по мнению Деи, ритуал. Перед сном они кутались в штопанные шерстяные одеяьца и с воодушевлением рассказывали свои интимные истории. Кто с выпендрёжником Максом на чердаке зависал, кто с тихим и загадочным Серегой бегал по парадникам.

Не то что бы Дея была ханжой, просто подобная откровенность казалось ей лишней. И конечно раздражал тот факт, что из-за этих вот пикантных историй на сон грядущий, ей потом приходилось краснеть, глядя в глаза лучшего друга. Она знала, что Ян любит ее, любит всем сердцем, но исключительно братской, возвышенной любовь. Они дружили с малых ногтей, с тех пор как Дея сказала своё первое слово - «Ян». И вот теперь такой конфуз. Опять же, откуда эта лошадь и сено? Она и ездить-то верхом не умеет. Всю жизнь в городе прожила. Одним словом, чертовщина!

Переведя дух, и заставив воображение уняться, Дея встала и направилась в душ. Нужно было развеяться, переключиться на более возвышенные материи к тому же у неё был проверенный

способ сделать это. Всем своим юным сердцем Дея тянулась к миру прекрасного и, по иронии судьбы, не доступного ее карману, а именно к искусству. Она частенько бывала на Невском, разглядывала выставленные на продажу картины. Торговцы, безошибочно распознавая в девушке просто глазелку, нещадно гоняли ее. Но, влекомая загадочным, потусторонним миром, что скрывался за обманчивой плотностью холста, Дея приходила снова.

Подобные нечастые променады, наполненные терпкими запахами масла и даммарного лака, удивительным образом расцвечивали ее унылые будни. Наблюдая за работой уличных художников, она словно окуналась в сказку, где возможным казалось абсолютно все. На хрустящей крафтовой бумаге оживали удивительные образы. Люди, позировавшие мастеру, зачастую были скучны и невзрачны. Но то, что выходило из-под руки рисовальщика, несло в себе особенную для Деи красоту.

Девушка пообещала себе, что сегодняшний весенний день будет именно таким днем -наполненным звуками суетливого Невского и волшебными, оживающими на бумаге персонажами. Б.Г.
– она же Богдана Григорьевна, старшая надзирательница их интерната иногда отпускала Дею на такие променады, доверяла девочке больше чем прочим, наверное от того, что та ни разу не была замечена в обыкновенных проступках, за какие частенько наказывали других воспитанниц. Конечно, за стены интерната Дея выходила опять же благодаря Яну. Ему было 19 и он уже как год вел самостоятельную жизнь. Дея заверила Б.Г. в том, что она будет проводить время под присмотром друга и будто бы он уже ждёт ее на соседней улице, и та смилостивилась, отпустила молодку погулять.

Старательно изображая, что дожидается автобуса, Дея следила за тем, как художник рисует курносую конопатую девчонку. Она находилась чуть вдалеке от этой мистерии и представляла, как, должно быть, скрипит и крошиться уголь под умелой рукой рисовальщика, когда вдруг ее настойчиво похлопали по плечу. Обернувшись, она встретилась лицом к лицу с улыбающимся во весь рот мужчиной диковатой наружности. Одет он был так будто сбежал с театральных подмостков; в старомодную тройку и помятый котелок, но при этом чудак был бос.

Дея вопросительно посмотрела на незнакомца, решив, что это иностранец, у которого на Петропавловке стащили туфли. Он же, оправдывая ее догадку, залепетал на неизвестном языке, тыча тросточкой в художника, за которым она наблюдала. Девушка упрекнула себя за то, что не уделяла должного внимания языкам и теперь вынуждена конфузиться перед гостем города, потому как в этой ситуации могла лишь мило улыбаться.

Впрочем, иностранца такое поведение вполне устроило. Он неожиданно выудил из кармана два помятых билетика и, всучив их Деи, поспешил к картинной выставке -продаже. Девушк хотела было нагнать загадочного господина, чтобы поблагодарить, но он волшебным образом пропал. Только подошел к пейзжу со старииным замком и вот его нет!

"Чудеса" - подумала Дея и...

... посмотрела на билеты. Там красовалась надпись: «Музей -квартира Исаака Израилевича Бродского». Зажав в кулачке драгоценный клочок бумаги, она достала из сумочки подаренный Яном телефон и торопливо набрала ему сообщение, а затем пошла на площадь искусств, дожидаться друга.

Девушка уже в сотый раз пересчитывала складки на одеждах бронзового Пушкина, когда высокий, вихрастый парень с вздернутым подбородком и бойкими серыми глазами подкрался к ней сзади.