Проклятие Дома Ланарков
Шрифт:
– Зажгите свет, Элли – велела графиня служанке.
– Слушаюсь, мадам.
Щёлкнул выключатель лампы.
– Вот посмотрите, – служанка указала на сделанную кем-то надпись по зеркалу – только одно слово «Ричард». Неизвестный использовал оказавшуюся у него под рукой губную помаду. Миссис Элизабет покачнулась, женщине стало дурно, и её пришлось увести.
Оставшиеся девушки и молодой секретарь их отца недоумённо осматривались. Достаточно было беглого взгляда, чтобы удостовериться: всё как будто осталось на своих местах, как в тот злосчастный день, когда сестра в последний раз ушла отсюда. Возле камина стояло небольшое кресло и кофейный столик, на котором обложкой
– Что за дурацкая шутка, – произнесла Флора в раздражении, имея в виду надпись на зеркале. – Кто это мог сделать?
Вопрос был адресован младшей сестре Клэр. Но та лишь пожала плечами. Выждав немного, ответил долговязый секретарь:
– Не сочтите меня болтуном, но я полагаю, что это сделал тот же шутник, что прибил игрушечного младенца к дереву несколько дней тому назад.
Сказано это было очень спокойным рассудительным тоном, но в глубине глаз несуразного на вид молодого человека вспыхнул на мгновение непонятный огонёк. Флора скользнула по нелепой фигуре секретаря недоумённым взглядом:
– Да? Неужели! Хм… Вы так полагаете? И что всё это может означать? – Флора прошлась по комнате, взяла в руки одну безделушку, тут же поставила её на место, чтобы схватить другую. Всё это небрежно – для отвода глаз, чтобы скрыть распаляющееся внутри неё любопытство.
Пэрси Кендалл слегка поклонился ей, взгляд его снова стал смиренным:
– Мне лестно, леди Флора, что вас интересует моё мнение. Но я видел то же, что и вы.
– Не скромничайте, Кендалл, – удостоила юношу поощрительной улыбки девица. – Мой отец не раз говорил, что считает вас на редкость смышленым юношей, который может далеко пойти.
– Я безмерно благодарен сэру Уильяму за столь лестную оценку моих скромных возможностей, – снова слегка поклонился длинноногий секретарь. – Но право же, вы напрасно наделяете меня даром проницательности.
Кендалл выдержал паузу. Втайне ему нравилось испытывать терпение самодовольной вздорной особы, у которой кроме кукольной внешности и наследственного титула ничего своего за душой нет. «Впрочем, в этом мире родословная и деньги решают всё» – при этой мысли мимолётное чувство превосходства рассеялось в нём, как дым. Молодой человек подошёл к окну, и некоторое время внимательно рассматривал его поднятую створку.
– Странно, на защёлках незаметно следов взлома, будто их открыли изнутри, – проговорил он задумчиво.
– Не мелите вздор! – грубо одёрнула слугу отца Флора. – Из домашних никто на такое не способен.
Кендалл будто получил пощёчину. Судорога прошла по его нервному лицу; он стиснул челюсти и гордо вскинул голову. Впрочем, мгновенно овладел собой и, слегка с достоинством поклонившись, отступил в тень.
Флора устремила взгляд в окно.
– Посмотри! – вдруг воскликнула она и, схватив сестру за руку, указала ей вдаль: – Видишь? Вон там, почти у самого леса что-то движется.
Но Клэр отчего-то растерялась:
– Я не уверена.
– Вот слепая мышь! – оттолкнула её старшая сестра и даже топнула ногой от досады…
Глава 7
В дверь комнаты постучали. Скалли
В руках она держала симпатичную собачонку, кажется породы шпиц, отличающуюся нежной и красивой шерстью.
Вторая гостья была года на три помладше и держалась скромно. Вэй с удивлением узнала в ней дерзкую особу, устроившую недавно публичный разнос здоровяку-охотнику из-за убитых им лисиц. Однако на этот раз говорила в основном та, что держала собачонку на руках:
– Я имею честь и удовольствие разговаривать с миссис Скарлетт Флетчер? – подняв с лица вуаль, осведомилась она безукоризненно вежливо, однако Скалли ощутила высокомерие. К тому же незнакомка недоумённо оглядела костюм американки – как настоящая модница эпохи джаза Скарлетт любила щеголять (причём не только дома, но и отправляясь на прогулку) в свободном костюме чем-то напоминающим «вечернюю пижаму» или японское кимоно.
– Да, Скарлетт это я, но моя фамилия Вэй.
Во взгляде гости появилась растерянность, казалось, услышанное поставило её в тупик, и она не знала, что ей теперь делать – немедленно развернуться и уйти или же всё-таки продолжить неудачно начавшийся разговор. В конечном итоге, барышня выбрала второе:
– Простите, но разве вы не жена писателя Арчибальда Флетчера?
– Мы женаты полуофициально, – небрежно ответила Скалли и в свою очередь осведомилась:
– Простите, а вы кто?
Визитёрша гордо вскинула голову:
– Я Флора Ланарк, дочь графа Уильяма Ланарка!… А это моя сестра Клэр, и «Принцесса», – последнее относилось к её собачке.
– Очень приятно.
– Дело в том, что мы узнали, что в наш город приехал знаменитый писатель Арчибальд Флетчер, автор «Авроры» и «Двух недель в аду» – продолжила Флора.
В эту минуту в комнату вошёл вернувшийся с прогулки Арчи. Он вошёл, побрякивая перчатками, как подобает истому британскому джентльмену и «звезде». Да ещё и насвистывая себе под нос модный мотивчик. При его появлении будто подёрнутые коркой льда глаза юной графини заблестели. Арчи вежливо поклонился незнакомкам и вопросительно посмотрел на жену. Вэй пояснила:
– Вот, милый, познакомься – сёстры Ланарк, дочери самого крупного здешнего землевладельца.
– Я и моя сестра ваши поклонницы, – кокетливо призналась Флора, и первой протянула руку для рукопожатия, как это принято у эмансипированных американок. Для юной аристократки она вела себя довольно свободно.
Впрочем, благодаря минувшей войне женская эмансипация коснулась всех, даже высшего сословия: границы дозволенного для слабого пола сильно расширились. Война за несколько лет сделала то, за что десятилетиями ранее безуспешно сражались представительницы «Женского Социально-политического союза» и прочих суфражистских организация Британии. Конечно, до полного уравнения в правах с мужчинами англичанкам было ещё далеко, но после того, как женщины добились права управлять боевыми аэропланами и самостоятельно оперировать раненых в качестве врачей-хирургов, их уже трудно было загнать в прежние рамки. Тем более что в Америке происходила настоящая гендерная революция, там женщины ещё три года назад получили избирательные права. А молодые во все времена наиболее чутко улавливают, куда дует ветер перемен.