Проклятие Гунорбохора
Шрифт:
Далмира с улыбкой взглянула на подругу. В Арнире за такие речи отправляют за реку, а здесь… Здесь люди говорят то, что думают — и Далмире это нравилось.
— Оданам нравится смотреть на это, — с горечью промолвила она. — Биться и умирать в Круге — это искусство.
— Как хорошо, что у нас свои законы и свои Судьи! И здесь тебе не нужно копье, Далмира.
Если бы так просто!
— Они придут за мной, — помрачнела Далмира.
— Эти хартоги?
— Да.
— Судьи защитят тебя. И мы защитим.
— Как знать… С оружием я спокойна, — Далмира погладила древко и огляделась. В голову вдруг пришла мысль,
Но прятаться Далмира не стала. Хоть и было страшно, она делала то же, что и прежде, выходила в поле и работала, надеясь, что хартоги потеряли след.
В один из дней был праздник. Справляли рождение ребенка. Все селение собралось вокруг накрытых столов, поздравляя мать и отца. Каждый новый мергин был надеждой общины, особенно, если рождался мальчик, кормилец и защитник.
Далмира радовалась вместе со всеми, веселилась и пировала, не заметив, как в распахнутые ворота вошли четверо.
— А говорили, что ее здесь нет! — громко, прерывая веселый гомон, произнес один из гостей. Далмира обернулась и застыла. Холодные глаза северян–охотников смотрели на нее.
— Далмира, ты пойдешь с нами!
Раздвигая плечами толпу, охотники направились к девушке. Далмира попятилась. Кто-то встал между ней и хартогами, его оттолкнули. Мужчины поднялись с мест. С шелестом выскочили из ножен мечи. Между Далмирой и хартогами встала живая стена. Хартоги остановились.
— Именем одана! — крикнул старший охотник. — Вы должны выдать красноволосую! Она — наша вещь. На ней клеймо хартогов!
В ответ посыпались угрозы. Староста поднял руку:
— Тише, люди. Я им отвечу.
Он подошел к охотникам и показал открытую пятерню:
— Далмира — мергин, как и мы все. Видишь этот палец? Далмира пришла к нам и срослась с нами, как палец — с ладонью. Я никому не отдам свой палец, а вы никогда не получите ее. Уходите и не появляйтесь на нашей земле!
— Мы можем договориться, — сказал старший, поглаживая подернутую сединой бородку. Он был спокоен, но глаза горели огнем. — Сколько ты хочешь за нее, старик?
Гриннор рассмеялся:
— Мы друзей не продаем.
Старший обвел мергинов угрожающим взглядом:
— Вы пожалеете об этом! Все! Ты, староста, должен исполнять волю одана! Забыл, кто ваш повелитель?
— Здесь земли мергинов. Ты забыл, куда пришел.
— Если имя одана ничего не значит для тебя… тебе скоро его напомнят!
Хартог сжал губы и отвернулся. Махнул своим рукой, и охотники ушли. Никто из них не угрожал и не выкрикивал проклятий, но, глядя в спины этих людей, каждый из селян ощутил тревогу. Имя одана внушало бывшим изгоям страх. Каждый из мергинов помнил, как сам, либо его предок, был изгнан из Арнира за то, что не желал верить в новых богов или подчиняться суду фагиров. В старые времена большинство арнов подчинилось воле оданов, они отреклись от Единого и приняли Четырех Сущих. Те, кто не желал меняться, бежали на окраины Арнира. Прочие жили, надеясь на лучшие времена. Власти не преследовали, но всячески притесняли их. Мергин не мог рассчитывать на справедливый суд, их обирали сборщики податей, унижали и притесняли эмоны. В самом Арнире мергины не могли носить даже зачехленного оружия и изготавливать его,
Конечно, своих они не выдадут, спрячут, отправят в другое селение или на заставу, куда не доберется ни один сутяга–фагир. Так было много раз. И все же… Живущие в Арнире мергины не знали и десятой доли свободы, какая была у людей здесь, да что говорить — даже законопослушные арны не были столь свободны и дерзки.
Здесь, на окраинах Арнира, рождались поколения, дух которых был свободным и смелым. Здесь люди не знали неволи, никто не мог заставить их делать то, чего они не желали. Вольные охотники, рыболовы, земледельцы работали на себя, не зная власти эмонов, и все чаще возмущались данью, требуемой оданом, имени которого никто не помнил, разве что старики. До ближайшего города неделя пути по бездорожью, и раз в лунную перемену староста отправлялся туда, везя оговоренную дань. Когда Гриннор был в городе в последний раз, эмон, принимавший ценное дерево, зерно, плоды и шкуры, вдруг обмолвился:
— Недолго вам вольными ходить.
На прямой вопрос, что это значит, эмон скривился:
— Думаешь, эмону нужны ваши драные шкуры?
— Зачем же он их требует? — удивился Гриннор.
— Не шкуры ему нужны, а покорность! Много воли берете, смотрите, не лопнули бы мешки…
Впрочем, эмон всегда был презрителен и груб к мергинам, и Гриннор о тех словах забыл. А вспомнил только теперь.
— Не бойтесь их, люди. И ты не бойся, Далмира. Ты с нами, и мы защитим тебя.
Глава 4. Сын предателя.
— Вставай, Маррод! — юношу растолкал один из учеников — ночной страж, по старой традиции охранявший Храм, хотя красть здесь было нечего, а среди эльдов не было воров.
— Что случилось? — разогнав остатки сна, Маррод поднялся.
— Выйди наружу, тебя ждут! — страж попятился и исчез.
Маррод быстро оделся и вышел. Светло–желтый глаз Алгора высветил стоящую у Храма высокую темную фигуру. Не узнать ее было невозможно.
— Обладающий Тотрамес, — Маррод преклонил колени, и осмелился поднять голову, лишь когда Первый Жрец обратился к нему:
— Я наслышан, что ты прилежно учишься, — голос Тотрамеса звучал глухо, но твердо. — Это хорошо. Твои успехи впечатляют наставника.
— Мне многому надо учиться, чтобы стать подобным Обладающим.
— Это так, — сказал Тотрамес. Первый Жрец входил в Совет Девяти и считался великим ученым. Что понадобилось ему от меня, удивленно подумал Маррод. Юноша много бы дал, чтобы знать, на чьей стороне был Тотрамес, когда решалась его судьба.
— Ты хочешь стать Обладающим, Маррод?
— Да, Обладающий.
— Ты почти стал им. Ты способный и прилежный ученик. Тебе не хватает лишь одного… хорошего отца.
Маррод опустил голову. Как он любил отца раньше, и как ненавидит теперь!
— Смотри в глаза! — велел Тотрамес. Юноша поднял взгляд. Глава Совета неожиданно улыбнулся. В свете луны его улыбка походила на оскал черепа.
— Я понимаю тебя, ученик. Ты мог бы добиться многого, твои успехи привели бы тебя к славе… не будь у тебя такого отца.