Проклятие Ивана Грозного. Душу за Царя
Шрифт:
Существо на глазах преобразилось, превратившись в обычного господина, одетого неброско, в чёрное, как купец средней руки или небогатый судейский. Лишь глаза не переменились, продолжая недобро светиться. Нечеловечески. Они оглядели сбившихся в кучу и смертельно перепутанных алебардщиков, и каждый из них ощутил, как в голову ему вползло что-то холодное и мертвящее.
— Вы хотите упрятать в темницу того жалкого червя, что вызвал меня, не понимая, что творит? Хорошо.
Существо сделало шаг вперёд, к алебардщикам. Те отшатнулись.
— Забирайте
Никто не заметил, откуда взялся конь, такой же чёрный, как и его хозяин. Но существо в мгновение ока оказалось в седле, а со следующим вздохом стражников — исчезло в ночной тьме. Оставив после себя несколько трупов алебардщиков. Ещё одно тело лежало в раскопанной могиле — тело незадачливого помощника доктора Ди.
А вот скелет монаха исчез, как и не был там никогда.
— В темницу, — упрямо проговорил командир стражников. — Мы должны поговорить с ним первыми.
Командир не уточнил — до демона.
Снег мёртвым телом упал на землю. Осень в этом году оказалась непривычно холодной — слава Богу, хоть урожай успели убрать, а то жди голода.
В пыточной Разбойного приказа было тепло. Угли в жаровнях нагрели и высушили воздух, словно в банях северных народов, что прозябали в дикости и суевериях на новгородских задворках.
Дьяки Андрей Щелкалов и Григорий Грязной давно сняли кафтаны, развязали вороты исподних рубах. Как дома. Только почему — как? Дом — место, где человек проводит большую часть жизни, где ему хорошо.
Дьяки были дома.
Помощники палача, в стрелецких кафтанах на голые разгорячённые тела, втащили в пыточную очередную жертву. Андрей Щелкалов поморщился. Пытать толстяков всегда неприятно, особенно если придётся опускать ступни ног в горящие угли. Щелкалову не нравился запах топлёного человеческого жира.
— Отъелся на харчах-то княжеских, — неодобрительно заметил Грязной. — Но ничего, у нас не распухнешь. Если только от голода...
Дьяк хохотнул, дал знак палачам.
Причинить боль человеку можно многими способами, потратив на это разное время.
Вот и была когда-то придумана дыба, примитивная, но страшная для испытуемого. На Руси прижился её вертикальный вариант, когда человека за запястья притягивали на вороте к потолку, а ноги удерживали у пола, привязав к ним тяжёлый груз.
Пока жертву ремнями закрепляли на дыбе, дьяки ещё раз проглядели разложенные на столе допросные листы.
— Итак, перед нами повар Молява, — заговорил Щелкалов.
Грязной как меньший чином быстро заскрипел пером.
— Повар царский, служивший до этого у князя Старицкого. Так ли говорю?
Палач, внимательно вслушивавшийся в интонацию допросчика, тронул ворот дыбы. Не велика наука: отвечать на дознании надо с болью. Лишь в муке — истина, то ещё Иисус на кресте доказал.
Повар взвыл, сказал плачуще, что всё верно. Умолял не пытать, он и так всё скажет.
— Нельзя не пытать, не положено, — ответил Щелкалов.
А Грязной, не отрываясь от бумаги, удивился вслух: чего плакать-то, пытка ведь и не началась даже.
Палач у дыбы подмигнул дьяку.
В свой черёд пришло время и для пытки. Хрустнули растянутые на дыбе суставы повара Молявы, утонул в толстых каменных сводах пыточной избы истошный крик, и дьяки деловито продолжали тянуть из испытуемого не жилы (то работа палача), но сведения.
Как повару, приехавшему в Нижний Новгород за рыбой для царского стола, дали пятьдесят рублей да склянку с ядом, чтобы извести царя и всю его семью. Нет, человека, передававшего деньги да яд, видел в первый раз, имени не ведает, но опознать сможет, ежели покажут. А поверил не ему, а женщине, что при передаче была. А кто ж жену князя Старицкого не знает, Авдотью? И служил он в этой семье, ведома она ему...
— Предлагаю без огненного допроса обойтись, сказал дьяк Щелкалов, отирая струящийся со лба пот.
Ничего, пот — это знамение, что человек работу хорошо исполняет, не ленится.
— Согласен, — ответил дьяк Грязной.
Не то чтобы они пожалели несостоявшегося убийцу. Запах, судари мои, неприятный запах палёной человечины. А им ещё много часов работать.
— Следующего! — приказал Щелкалов.
Помощники палача отвязали поникшего головой повара от дыбы, плеснули ему из ковша на лицо холодной воды, чтобы не волочить по переходам, а сам ноги передвигал, и вывели под руки прочь из помещения.
В ожидании следующего дьяки вытащили из-под стола кувшин с прохладным квасом, пригласили к себе и палача. Допросные листы на всякий случай сдвинули на другой конец стола — во всём должен быть порядок.
Когда скрипнули дверные петли, палач, не оборачиваясь, приказал помощникам вязать пытаемого на дыбу.
— Всё бы вам вязать да пытать, — послышалось в ответ. — Нет чтобы просто поклониться, добра пожелать!
Чудом не опрокинув квас на допросные листы, дьяки с палачом вскочили, чтобы склониться перед царём Иваном Васильевичем.
Из-за плеча царя выглянула простецкая бородатая физиономия и, осклабившись, осведомилась:
— Что, братия, не ожидали?
— Уж тебя-то, Григорий Лукьянович, каждый день видим, как не ждать! Вот государь — гость действительно редкий!
— Боязно к тебе чаще ходить! Ты ж, Ондрей, кого угодно на дыбу потащишь и что угодно сказать заставишь!
Удачную шутку царя встретили дружным хохотом. Больше всех заливались Андрей Щелкалов, польщённый лестной царской оценкой, да Григорий Лукьянович Бельский, больше известный в истории как Малюта Скуратов.