Проклятие изгнанных
Шрифт:
Пока Виктор возился под капотом, Ольга стояла рядом и послушно подавала ему ключи. Он заметил, что во взгляде женщины уже пропала та колючая неприязнь, которая была, когда они пришли.
– Ну, вот и все, принимайте работу!
– Скажи, у тебя дела в Москве или ты приехал посмотреть на свою историческую родину? – неожиданно спросила Ольга.
– И дела, и посмотреть, – опуская капот, уклончиво ответил Виктор.
– Я подумала, что ты можешь пожить у нас на даче, – предложила Ольга.
– Это удобно?
– Конечно, – кивнула Ольга. – Там сейчас никого нет. Раньше мы лето
– У вас какая-то беда? – заметив перемену в ее настроении, насторожился Виктор.
– Мама болеет.
– Она в больнице?
– В больнице, – кивнула Ольга.
– А вот еще, смотри. – Марта протянула через стол небольшую записную книжку в потертом кожаном переплете.
– Что я должен здесь увидеть? – поднял на нее взгляд Матвей.
– То же самое, что и в той, – показала она на лежащий перед ним блокнот.
– Мы уже знаем, что отец хозяйки квартиры был сначала уполномоченным ВЧК, а потом служил в НКВД, – усталым голосом напомнил он.
Матвей, Даша и Марта сидели вокруг круглого стола, на который были вывалены все найденные в доме тетради, записные книжки, семейные альбомы, документы и письма. Другими словами, всю эту макулатуру можно назвать «бумажными носителями информации». Разбирая этот ворох, Матвею и его помощницам удалось к полуночи узнать, что отец написавшей Даше письмо женщины всю свою жизнь прослужил в карательных органах и, судя по всему, каким-то чудом избежал репрессий, дожив до хрущевской оттепели. Мать, Татьяна Алексеевна, до революции, скорее всего, работала в этом же доме на господ по фамилии Угрюмовы. Эта фамилия упоминается несколько раз в ее письмах к мужу в Среднюю Азию, где он в тридцатых воевал с басмачами. В конечном итоге мужчина привез письма в Москву. Они были аккуратно рассортированы по датам и перетянуты бечевкой. После него их никто не трогал. Из переписки было видно, что супруги познакомились в двадцать четвертом году. В двадцать пятом сыграли скромную свадьбу и долго жили в любви, мире и согласии. Безоглядно любили свою дочь Анфису. Татьяна была обучена грамоте, поэтому ее приняли на службу в машинописное бюро при наркомате транспорта.
– Она в переписке вставляет французские слова, – оторвала взгляд от исписанного убористым почерком пожелтевшего листка Даша и посмотрела сначала на Марту, потом на Матвея.
– Что тебя удивляет? – захлопала глазами Марта.
– Мне тоже это показалось странным, – согласился Матвей, – для обычной девки она слишком умна и образованна.
– Девка, – передразнила Марта. – Слово-то какое! Слух режет. И вообще, не забывай, что она жена чекиста.
– Согласен, – кивнул Матвей. – Но до этого она была служанкой.
– И что? – не понимая, к чему он клонит, нахмурилась Марта.
– Зачем господам надо было учить грамоте дворовую?
– Может, они совершенствовали свои педагогические навыки? Или от скуки.
– Возможно, – сказал Матвей. – Но я допускаю третий вариант.
– Какой?
– Она была больше, чем служанка, – попыталась угадать Даша.
– Точно!
– Внебрачная дочь Угрюмова? – нахмурила брови Марта и заглянула в экран стоящего среди бумаг ноутбука, где заносила основные моменты: – Федора Павловича.
– Сомневаюсь, – возразил Матвей, перебирая в голове возможные варианты. – Дворяне. Судя по всему, в этой семье дорожили такими понятиями, как честь, преданность и порядочность. Думаю, жена Угрюмова не потерпела бы в доме присутствие любовницы…
– Да еще в положении, – напомнила Даша.
– Откуда ты взяла? – удивился Матвей.
– Во-первых, по дате рождения Анфисы Павловны подходит, а во-вторых, жена Угрюмова, Прасковья, пишет в своем дневнике:
«Жаль бедную девочку, остается одна, да еще в положении. А я ей ночью нагрубила! Не знаю, что с нею будет в этом кошмаре. Да хранит ее Бог! Запись сделана двадцать шестого января одна тысяча девятьсот двадцать пятого года». Кстати! – спохватилась Даша. – Она последняя в этом дневнике. Тут даже время стоит – семь утра…
– Интересно, что потом произошло с Угрюмовыми? – задумчиво проговорила Марта.
– Да что угодно, – пожал плечами Матвей. – Сейчас люди сотнями с концами пропадают, а тогда, в неразберихе, тем более.
– Официально брак родителей Анфисы Евгеньевны был зарегистрирован тоже в двадцать пятом, – размышляла вслух Марта.
– Через месяц после последней записи в дневнике, – добавила Даша. – Так куда, интересно, пропали Угрюмовы?
– Да еще с ребенком, – напомнил Матвей. – Не похоже, что их арестовали.
– Почему бы и нет? – удивилась Марта.
– Основные репрессии начались в тридцатых, – словно ища подтверждения, посмотрела на Матвея Даша.
– Не факт, – покачал он головой. – С февральской революции в стране царил хаос, а жизнь человека тогда ничего не стоила. По Москве и Петрограду разгуливали толпы вооруженных людей, люто ненавидящих буржуев…
– А не могли они просто уехать? – выдвинула очередное предположение Марта.
– Куда?
– В поместье, например…
– Или за границу, – выдвинула свою версию Даша.
– В этом случае могу предположить, что, надеясь вернуться, Угрюмовы оставили присматривать за своим добром служанку.
– Какое добро? – удивилась Даша.
– Сама посмотри, – обвел взглядом комнату Матвей, – эти вещи наверняка принадлежали им.
– И квартира, – добавила Марта.
– А она тогда, как мы выяснили, была во много раз больше, – заметил Матвей.
– Это похоже на правду, – согласилась Даша. – Только все равно неясно, каким боком тут я?
– Вот что. – Матвей посмотрел на часы и решительно отодвинул от себя альбом с пожелтевшими фотографиями. – За окном полночь, а нам еще добираться домой…
– Оставайтесь у меня! – воскликнула Даша. – А что, места всем хватит. Вы с Мартой в спальне, а я здесь, – показала она взглядом на старинный диван.
– Нет уж, ты со своими привидениями разбирайся сама, – поднялся Матвей.
– Что? Какими еще привидениями?
– Как мы выяснили, дом с богатой историей. Мало ли. Не пропавшие Угрюмовы, так бабка наверняка заявится.
– Тьфу на тебя! – гневно сверкнула глазами Даша. – Мне и без того здесь страшно, еще ты…
– Тогда поехали к нам? – предложила Марта и вопросительно посмотрела на Матвея.