Проклятие любви
Шрифт:
– Пойди и спроси надсмотрщика, что они делают, – велела она.
Она смотрела, как ее безупречно одетый слуга осторожно пробирался между обломками, прижимая к лицу край юбки. Надсмотрщик низко поклонился несколько раз, мужчины обменялись словами, и вестник, осторожно ступая, пробрался обратно и опустился перед ней на колени.
– Сегодня утром фараон издал указ, – объяснил он, – уничтожить все изображения царицы Нефертити в Ахетатоне и стереть ее имя со всех надписей. Когда это будет выполнено, на их месте будут высечены имя и титулы царицы Мериатон.
Тейе уставилась на него.
– Хорошо. Поехали дальше. – Когда подняли носилки, она откинулась на подушки и даже не заметила, что носильщики двинулись с места.
Бекетатон надула губки.
– Счастливая Мериатон, – сказала она. – Как ты думаешь, фараон когда-нибудь может взять меня в жены и отдать приказ нарисовать мое лицо по всему Ахетатону?
– Не говори глупостей! – прикрикнула на нее Тейе, не особенно слушая. Это не только знак великой милости к дочери, – быстро пронеслось у нее в голове, – это окончательное унижение для Нефертити, попытка не только выразить жестокое недовольство ею, но и, в сущности, отнять у нее жизнь. Имя имеет магический смысл! Если имя живет после смерти, боги даруют его носителю загробную жизнь. Фараон должен понимать, что он не сможет стереть все надписи с ее именем, – думала Тейе. – Оно было высечено в камне столько раз и в стольких местах. Это поступок или огорченного ребенка, или малодушного и опасного мужа.
– Не хочу сегодня молиться, – захныкала Бекетатон. – У Анхесенпаатон новая кошка и целый ящик игрушечных крокодильчиков, они щелкают зубами, когда тащишь их по земле.
– Как интересно, – рассеянно пробормотала Тейе.
Она ужаснулась при мысли: что если за неприступной стеной, отделяющей северный дворец от города, Нефертити уже мертва? Грохот молотов все еще звучал у нее в ушах, и Тейе вдруг поверила, что во имя своего бога ее сын был способен на все.
Она с трудом дотерпела до того момента, когда удалось вызвать брата и Хоремхеба. Уже глубокой ночью они выполнили перед ней ритуальный поклон. Она высказала им свои опасения.
Хоремхеб немедленно решительно покачал головой:
– Нет. Царица жива.
– То есть ты поддерживаешь с ней связь, может быть, даже встречался с ней лично, – резко сказала Тейе. – Ты только что допустил тактическую ошибку, Хоремхеб.
– А твои осведомители плохо работают, императрица, – парировал он. – Она тайно вызывала меня.
– С какой целью? Должно быть, ты хотел рассказать мне, иначе вовсе не стал бы упоминать об этом.
– Она хотела убедиться в моей преданности. Спрашивала мое мнение о возможности успешного дворцового переворота.
Удивленная и рассерженная, Тейе посмотрела на лицо брата – бледное расплывчатое пятно в неярком дальнем свете факелов.
– Ты знал об этом?
– Нет, Тейе, – спокойно ответил он. – Но я ожидал этого.
– Я тоже. Чего она хочет, Хоремхеб? Двойную корону для Сменхары? Или для маленького Тутанхатона, хоть это и маловероятно? Верховной власти для себя или, может быть, даже для тебя? Глупость и недальновидность этой женщины безграничны!
Хоремхеб безрадостно рассмеялся:
– Власти для своей царственной особы с моей помощью. Она терпеть не может твоих сыновей от Осириса Аменхотепа, царица, и, вероятно, рада была бы избавиться от обоих. Она готова сочетаться браком со мной или с Тутанхатоном.
Мысль была такой нелепой, что Тейе не удержалась от смеха.
– Ты разубедил ее?
– Я сделал все, что мог, используя доводы, которые мы с вами обсуждали много недель назад. Думаю, она начинает видеть результаты пагубной политики своего мужа, но она никогда не будет действовать заодно с тобой или со своим отцом. У нее было много времени для размышлений. Она злая женщина.
– Но она сама виновата. Дворцовый переворот, конечно же! Время перемен не наступит, пока фараон жив. В этом я убедилась. Любое новое правление, связанное с возвращением Египту его былой силы, будет нуждаться в доверии и поддержке жрецов Амона.
– Я понимаю. – Голос Хоремхеба звучал ровно. – Я немало думал обо всем этом и пришел к такому же заключению.
Они еще немного поговорили, и мужчины ушли. Тейе осталась сидеть в благоухающей темноте. Я сердита, потому что мне самой следовало замыслить и осуществить переворот, – думала она. – У Нефертити не хватит смелости привести его к успешному завершению. Именно эта ее нерешительность удерживает Хоремхеба от того, чтобы заключить с ней союз. Но я не могу причинить вред своему сыну. Слишком много воспоминаний связано с ним.
Последующие недели были для Тейе безрадостными. Смирившись с осознанием того, что ее влияние на все важные сферы управления сводится к советам, к которым не прислушивались, она с грустью размышляла о своих былых ошибках и теперешнем бессилии. Она знала, что не в ее натуре мириться с поражением, но, просыпаясь каждое утро и снова и снова изобретая, чем заполнить часы томительного ожидания, уже была близка к отчаянию. Иногда она навещала Тии, но вечно погруженная в себя жена брата совсем не интересовалась тем, что происходит за пределами ее мирка. Тейе диктовала письма своей старой подруге Тиа-ха, от которой регулярно приходили свитки, полные забавных описаний жизни в ее сонном поместье в Дельте. Императрица пыталась заставить себя не думать о судьбах Египта, для которого она ничего не могла сделать, но ее беспокойство не ослабевало.
Одним из событий, только усиливших унылое настроение Тейе, был отъезд Азиру из Ахетатона. На прощание фараон устроил ему великолепный праздник, на котором танцоры, певцы, акробаты и дрессированные животные час за часом развлекали гостей, пока одно за другим выносили сочные дымящиеся блюда и лучшие выдержанные вина. Эхнатон усадил Азиру рядом с собой на помосте по левую руку, что было исключительной честью. Мериатон, ослепительная в желтом одеянии, вся в золотых украшениях, сидела справа от него, а Тейе пересадили на место позади фараона, где она с растущим беспокойством слушала разговор иноземца со своим сыном. Азиру не следовало жаловать привилегию сидеть на помосте, – думала Тейе, – его нужно было посадить на полу в зале, с другими послами, оттуда фараон выглядит надменным и могучим в своих драгоценностях и царственном сиянии двойной короны. Его нужно было удостоить надменной аудиенции, во время которой фараон мог бы потребовать возобновления соглашения между ними и намекнуть на возмездие, если Азиру позволит себе и дальше разжигать войны. Но большую часть вечера Эхнатон только ублажал свою новую царицу, с удовольствием описывал проекты строительства, истолковывал желание Атона, чтобы все люди могли жить во всеобщем мире. Тейе молилась, чтобы эту тему не поднимали, но Мериатон сама подхватила ее.
– Надеюсь, тебе понравилось мирное пребывание в Египте, – любезно сказала она. – Должно быть, теперь трудно будет возвращаться в ту часть империи, где все охвачено голодом и войной.
Азиру посмотрел на нее ничего не выражающим взглядом.
– Мирная жизнь Египта действительно благословенна, – ответил он. – Обитатель этой благодатной земли, живущий в полном довольстве, может никогда не столкнуться со всеуничтожающей яростью огня и скимитара.
Как он бесстыден и дерзок, – подумала Тейе. – Он чувствует себя в абсолютной безопасности, напоминая фараону о состоянии империи.