Проклятие Осириса
Шрифт:
Наталья, тесня его от дверей, прошла в скромную спальню. Вся обстановка этой комнаты состояла из узкой кровати, застеленной клетчатым шерстяным одеялом, и полуоткрытого платяного шкафа. На шкафу стояло пыльное чучело совы.
– Не Леониду, – поправила Наталья Вадима, сверкнув глазами и придав своему голосу суровости. – Не Леониду, а Леониде Васильевне! Приятельнице вашей бабушки, которая дает уроки французского языка! Вы рекомендовали ей Марину примерно месяц назад!
– Ах, это! – в голосе Вадима снова прозвучало облегчение. – Ну допустим, рекомендовал… а что – это преступление?
– А где вы сами с ней познакомились? – не уступала Наталья, наступая на Вадима.
– Н-не помню… – промямлил он, и глаза его блудливо забегали. – Кажется, у друзей…
– Врете, Коржиков! – рявкнула Наталья, изменившись на глазах. Она больше не была похожа на скромную девочку-практикантку, а превратилась в настоящего капитана милиции, на счету которого не один десяток задержаний особо опасных преступников. – Врете, у вас и друзей-то никаких нет!
– Вы же… я же… – заблеял Вадим. – Вы только несколько вопросов… практика… сразу после школы…
– Капитан Журавлева, отдел по расследованию убийств! – прорычала Наталья.
– Ка… каких убийств? – Вадим побледнел, как бумага, и с размаху уселся на свою узкую кровать. Кровать жалобно скрипнула, хотя весил Коржиков совсем немного.
– Вопросы здесь задаю я! – проорала Наталья, угрожающе нависнув над Вадимом. – Отвечайте, кто вас с ней познакомил? Кто попросил рекомендовать ее Леониде Васильевне?
Последний вопрос она задала наудачу, под действием той самой интуиции. Но, как известно, именно такие случайные выстрелы чаще всего достигают цели.
Вадим побледнел еще больше (если это возможно) и чуть ли не прорыдал:
– Это… это Мишель… это он меня попросил… а сам я ее никогда не видел…
Только страшное слово «убийство» заставило Вадима Коржикова произнести это имя. Ни в какой другой ситуации он не назвал бы своего знакомого антиквара, через которого он не один год сбывал кое-какие музейные ценности. Но по сравнению с убийством даже кражи из музея показались мелкими шалостями.
– Мишель? – повторила Наталья, сверля Коржикова пронзительным взглядом, как электродрелью. – Полное имя, отчество, фамилия этого Мишеля, адрес и телефон!
– Михаил Аркадьевич Муфлонский! – прошелестел Вадим. – Телефон… – он назвал семь цифр, а потом добавил, видимо, рассудив, что снявши голову по волосам не плачут: – Его почти всегда можно застать в антикварном магазине «Модерн» на улице Некрасова…
За капитаном милиции Журавлевой захлопнулась дверь, и Вадим заметался по квартире, как дикий зверь по клетке. Причем не как крупный, солидный хищник вроде льва или тигра, а как мелкий и неопрятный зверь, например шакал. Или того хуже – гиена.
Коржиков бросался то к телефону, то к двери квартиры. Направляясь к телефону, он думал, что как честный человек обязан предупредить Мишеля о грозящей ему опасности. Но, еще не дойдя до аппарата, передумывал: разве можно считать честным человеком музейного вора? Да, в конце концов, кто ему Мишель – ни сват ни брат, а спасение утопающих, как известно, – дело рук самих утопающих. И вообще, этот Мишель втянул его в дело, которым интересуется, страшно сказать, отдел по расследованию убийств!
Передумав звонить, он бросался к двери, собираясь сбежать из квартиры и залечь на дно. Но, еще не дойдя до двери, останавливался: чтобы сбежать, нужны деньги, а чтобы залечь на дно – нужны большие деньги. А Мишель еще не расплатился с ним за последнюю партию украденных музейных экспонатов. И не расплатится, если его арестуют…
Так он и метался между дверью и телефоном, пока дверной звонок не задребезжал.
Вадим бросился к двери. Он решил, что молодая капитанша вернулась, чтобы задать ему еще какие-то вопросы.
Однако, когда он дрожащими руками открыл дверь, на пороге его квартиры стояла не Наталья Журавлева из отдела по расследованию убийств.
На пороге стоял высокий, немного сутулый человек с абсолютно неподвижными глазами. Зрачки его были так расширены, что эти неподвижные глаза казались совершенно черными. Черными и холодными, как два револьверных дула. Кожа на лице незваного гостя была тусклая, серая, неживая, как будто это было не человеческое лицо, а маска, и свисала свободными неопрятными складками. Одни только уши плотно прилегали к голове, и казалось, что уши-то и держат кожу, чтобы она не отвалилась.
Короче, это был тот самый человек, который сидел на заднем сиденье машины, припаркованной накануне возле служебного входа Эрмитажа.
От страшного гостя исходил такой холод, что Вадима Коржикова затрясло.
– Что… что вам нужно? – пролепетал Вадим, отступая в глубину квартиры.
Хотя в душе он уже знал, зачем пришел этот гость.
Не отвечая на вопросы и вообще не издавая ни звука, человек с неподвижными глазами шагнул к Вадиму. Вадим тонко вскрикнул и еще немного попятился, пока не уперся спиной в стену коридора, оклеенную дешевыми белорусскими обоями в мелкий цветочек.
Сейчас Вадим предпочел бы оказаться в руках милиции. Он даже сознался бы во всех кражах. Может быть, он взял бы на себя даже несколько лишних эпизодов. Но капитан Журавлева была недосягаема, а страшный гость надвигался медленно и неумолимо, как айсберг на корпус «Титаника».
Он пересек прихожую, выбросил вперед руку и схватил Вадима за горло. Рука его была сухой, твердой и холодной.
Она была такой холодной, что Вадима Коржикова словно пронзили сотни ледяных стрел. В глазах его потемнело, Вадиму, как накануне, показалось, что он лежит в глубокой могиле, заваленный толстым слоем сырой тяжелой глины, и он мертвым рухнул на давно не метенный пол прихожей.
Наталья Журавлева прошла мимо наблюдательных старух, безотлучно занимавших свой пост перед подъездом. Старухи проводили ее таким пристальным и многозначительным взглядом, что Наталья споткнулась.
И почувствовала, как развязался шнурок на кроссовке. Она наступила на него, и шнурок порвался.
– Чтоб вас… – едва слышно пробормотала она и добрела до свободной скамейки посреди сквера.
Пристроившись на этой скамейке, она сняла кроссовку и попыталась как-то вернуть ей рабочее состояние. В конце концов удалось связать остатки шнурка, так что можно было ходить.