Проклятие рода
Шрифт:
– И тебе того же, окольничий! – хрипло бросил в ответ Михаил, припомнив даже чин нежданного гостя. – С чем пожаловал?
– Боярин я ныне, князь… - неторопливо и тягуче поправил его Захарьин.
Михаил усмехнулся в густую бороду и не ответил, отвернувшись в сторону, поднял глаза к небольшому оконцу под самым сводом, сквозь которое вдруг проглянул луч солнца – единственная отрада обитателю узилища, что иногда проникала сюда помимо стражников. В такие минуты темница словно освещалась изнутри, вспыхнув искорками инея на стенах, и с одной стороны это действительно радовало узника, но тут же будило второе чувство – собственной обреченности, замкнутости, вечности пребывания здесь, в каменном мешке.
Захарьин проследил за взглядом опального вельможи и тоже усмехнулся:
– Вот и солнышко, князь, к тебе пожаловало. То добрый знак!
– Откуда здесь могут быть добрые знаки, боярин? – глухо бросил Михаил, по-прежнему не поворачивая головы. – Или помер князь Василий? – Вырвалось неожиданно.
– Жив, слава Богу, наш государь. – смиренно отвечал Захарьин. Прошел в глубину темницы, уселся на тяжелую скамью напротив Глинского, предварительно сметя с нее рукавом осколки кувшина, разлетевшиеся повсюду после удара о стену.
– Нечто я вновь ему зачем-то потребен? – Князь, наконец, повернулся к гостю и в упор посмотрел на Захарьина.
– Ты и тогда ему был вельми потребен. – Все также спокойно и неторопливо продолжил боярин. – Разбили нас крепко поляки под Оршей, после того, как увезли тебя в кандалах.
– Поделом! – Буркнул Михаил, вспомнив сразу все обиды.
– Поделом что? Ты про поляков или про свою измену, князь? – неожиданно быстро произнес Захарьин. – Али не было измены? Али не целовал ты крест на верность великому князю московскому? Али не писал письма Сигизмунду? Али не желал переметнуться? – Посыпались вопросы, и каждый из них впивался в Глинского раскаленным гвоздем. Все было правдой! Как и то, что обманул его великий князь. А Захарьин словно читал его мысли:
– Обиду держишь на Василия? Напрасно! На себя обижайся, князь! Награду обещанную не получил? Думал Смоленск взяли и сразу всё тебе? Не для того и Иван Великий и сын его Василий уделы уничтожали, чтоб плодить новые! Или ты не понял этого? Дали два города тебе, сделали служивым князем – дальше жди и служи верно государю! За Богом вера, а за великим князем – служба! Воин ты знатный, воюем вечно, то с басурманами, то со свеями, то с Литвой твоей, вот и награда не заставила бы ждать долго. И родовитые бы пододвинулись. А то думал они тебе простят взлет стремительный. У нас все по месту, по родству привыкли. Высиживая и передавая от отца к сыну. Здесь Шуйские, там Воротынские, а там и Рюриковичи прямые – сродственники самого князя. А держава одна! И растащить ее не позволим! Ныне Москва Византии преемница, третьим Римом стала, как изрек митрополит покойный Зосима. А ты захотел сразу? Ан нет! Чуть не по тебе, и переметнулся! Гордыня то, князь мой! – на одном дыхании боярин произнес речь, и запыхавшись, замолчал, в стену уставившись.
– Стыдить меня пришел? – огрызнулся Михаил, хотя понимал – все верно говорит Захарьин.
– Да не стыдить! – Поморщился боярин. – Совет держать.
– С кем совет? Со мной? Здесь? – Глинский обвел руками вокруг. – В мешке каменном? Много я насоветую… я уж и позабыл, как оно там, за стенами… второй десяток лет гнию… по воле князя Василия вашего!
– А ты не собачься! – спокойно взглянул на него Захарьин. – Воля княжеская сегодня одна, завтра - другая.
– Так ты от него пришел? – затеплилось вдруг что-то в груди.
– Пока что сам по себе. – Мотнул головой боярин.
– И что мне с этого? – тепло сменилось холодком разочарования.
– А то, что скоро государь наш жениться будет.
– Овдовел?
– Можно и так сказать… - кивнул Захарьин.
– Чем я-то пособлю? Дочерей на выданье нет у меня! – Глинский не понимал куда клонит хитрый боярин.
– Дочерей нет… это точно… - согласился с ним Захарьин, - а вот племянница есть!
Князь Михаил быстро поднял голову и посмотрел в глаза боярину. Захарьин едва заметно улыбался.
– Елена?
Захарьин кивнул. Задумался князь. Сколько лет-то прошло… родилась она в 1508 году, значит восемнадцатый идет девке… Вспомнил, когда в железо его заковывали лет шесть ей было, хорошенькая такая, хохотунья… Да осиротела рано, отец-то ее, старший брат Михаила Василий слаб здоровьем был, сперва слепнуть начал, отчего Темным его прозвали, а потом и вовсе скончался, правда, это уже без него было…
– Заместо отца ты ей теперь, князь… - отчетливо произнес Захарьин. – Коли государев выбор на нее падет, так и тестем великокняжеским станешь. Кто ж тебя в остроге держать будет? И почести вернешь, и имения…
– От меня, что ли, зависит выбор князя Василия? – насмешливо спросил Михаил.
– Не от тебя. – Согласился боярин смиренно. – А вот отеческое благословение, да наставления правильные, когда все свершится, потребны будут.
– С чего ты взял, что девка меня слушать будет?
– С того, что во всем вашем роду ты был главным, и тебя все слушали. Нечто племянница, которой дядя заместо отца, поперек всей родни пойдет? Ну так я передам весточку?
Думал и молчал Глинский, лихорадочно перебирая в уме, что сулит нежданное замужество племянницы. Да и Захарьин не торопил, лишь шубу соболиную плотнее запахнул – мерзли старые кости в темнице каменной.
Это был случай… тот самый, о котором мечталось иногда ночами бесконечными… гнал от себя это наваждение Глинский, да возвращалось оно надеждой… Тряхнул седой головой князь:
– Передавай!
– Ну и договорились! – Захарьин быстро поднялся со скамьи – холод донимал уже. – Думаю, князь, не за горами твоя свобода. Ежели все по-нашему свершится, встретимся на воле уже.
– Прощай, боярин! – кивнул в ответ Михаил. Ему тоже хотелось, чтоб Захарьин ушел поскорей. Тот не заставил себя ждать. Лишь совсем скоро дверь вновь отворилась, вошел стражник и кинул князю шубу богатую, пояснив кратко:
– С плеча боярского тебе!
– Нечто начинается… - Мелькнула мысль.
Глава 9. Торговля живым товаром.
Давно уже обосновался Свен Нильсон в Новгороде. Торговля удачно шла – грех жаловаться. Были и потери, и суда тонули иногда, да случалось и разбойнички морские без рода – без племени пошаливали, только все равно с прибылью оставались купцы. Несмотря на все потрясения, что испытал Господин Великий Новгород от московского князя Ивана III, решившего отобрать все вольности привычные, торговый люд быстрее всех оправился, ко всему приспособился. Когда случились погромы да бесчинства московских ратных людей, только-только собирался молодой купец Нильсон выйти из Стокгольма со своим первым товаром. Слух разнесся от купцов ганзейских, что бежали от бед новгородских. Загоревал тогда Нильсон: