Проклятие рода
Шрифт:
При виде простой воды, льющейся из кувшина, настроение рыцаря так быстро испортилось, что он даже не расслышал последний вопрос. С раздражением он сорвал с головы бархатный берет, обнажая седую гриву волос, хлопнул им об стол, и с брезгливой гримасой, исказившей его лицо, произнес, словно еще не веря увиденному:
– Вода?!
– Вино, ваша милость, подчас превращается в коварного товарища, да еще в столь поздний час, поэтому, мы, доминиканцы, воздерживаемся от него и употребляем лишь в небольшом количестве и только в лечебных целях. То вино, что имеется у нас, предназначено для Святого Причастия.
– А нельзя ли попросить вас, святой отец, - сглотнув слюну, сказал рыцарь, с отвращением поглядывая на чистую воду, - распорядиться подать мне немного вина. Именно в лечебных целях. Для пользы желудка. Что-то я неважно себя чувствовал после обеда. В свою очередь, я обязуюсь прислать к вам в монастырь пару дюжин бутылок родом из Франции. Я и не знал, что вы так бедствуете. – добавил он торопливо.
– Мы не бедствуем, а довольствуемся малым, что имеем. А, от желудка, ваша милость, лучше всего помогает отвар дикого овса, впрочем, если вы настаиваете…
Приор покачал головой, то ли осуждая, то ли раздумывая, но произнес негромко:
– Отец Беннет!
Тотчас в трапезную вошел знакомый нам молчаливый монах и, поставив перед наместником небольшой, кружки на две, кувшин, удалился. Не стесняясь приора, наместник тут же выплеснул на пол налитую ему воду, налил вместо нее вино, залпом выпил, облегченно вздохнул, поставил кружку на стол и лишь после этого стянул с себя одну за другой стальные перчатки, с грохотом водрузив их рядом с беретом.
– Ох! Хорошо, святой отец, сразу полегчало в желудке. – испещренное морщинами лицо старого воина расплылось в благодушной улыбке. – Вы что-то спрашивали про мои латы? Да, хороши. Но не итальянские. Это немецкая работа знаменитого аугсбургского оружейника Хельмшмидта. Здесь есть его личное клеймо вместе с городским гербом Аугсбурга. – Рыцарь стал было вспоминать и отыскивать клеймение, но потом махнул рукой.
– Теперь я вижу, - монах показал рукой на грудь Андерссона, - здесь использована серебряная амальгама, а не таушировка, которую применяют, как правило, итальянские оружейники.
Видя, что эти слова изумили наместника, отец Мартин продолжил:
– При таушировке, другими словами инкрустации, поверхность доспехов или оружия, прорезают канавками по линии нужного рисунка, нагревают, а затем с помощью чеканов забивают в них проволоку из драгоценного металла. При остывании проволока прочно закрепляется в теле металла. Это распространено среди оружейников Милана, Пизы и Венеции. Немецкие же мастера, разукрашивая оружие, используют ртутную амальгаму, которую наносят на поверхность, разогревая в горне. Ртуть испаряется, серебро или золото остается. Но это очень вредная работа. – доминиканец сокрушенно покачал головой. – Немногие из мастеров доживают даже до средних лет.
– Вы поражаете меня, святой отец, своими познаниями! – признался ошеломленный рыцарь. – Вы, монах, и… оружие. Никогда бы не подумал…
Настоятель развел руками. Старый солдат продолжил тему вооружения, радуясь, что встретил собеседника-профессионала:
– На самом деле, святой отец, мои доспехи безнадежно устарели. Сейчас в моде «максимилиановский» доспех, поверхность которого вся в желобках. Сталь становиться более упругой…
– Знаю! – перебил его монах, - однако долго он не просуществует. Огнестрельное оружие совершенствуется быстрее. Оружейникам придется вернуться к плоским доспехам с увеличением толщины металла, а в качестве дополнительной защиты от пуль я бы рекомендовал посередине нагрудного панциря делать остроконечное ребро, которое способствовало соскальзыванию пули с поверхности.
– Боже, отец Мартин! – Воскликнул в конец обескураженный наместник – Как вы разбираетесь в оружии. Кабы не ваша ряса…
– Дело не в оружии, ваша милость, вернее сказать не в нем одном, дело в тех науках, без которых это было бы немыслимо. А я не только смиренный служитель нашей церкви, но и, с вашего позволения, ученый. – Отец Мартин наклонил голову, блеснув тщательно выбритой тонзурой. – Во всех странах, где довелось побывать мне, служа Господу нашему, я старался постичь многое, набираясь опыта и знаний от людей сведущих.
– Вы ищите философский камень? – с загоревшимися глазами вдруг спросил наместник.
Монах усмехнулся:
– Философского камня не существует в природе, и создать его невозможно. С какой стати одно вещество должно превращаться в другое, если все создано нашим Творцом? Золото – золотом, серебро – серебром. Извлечь один предмет из другого, как извлекаем мы металлы из руды, или производим вино из винограда, сыр из молока – это одно. Но не превратить! Извините, ваша милость, но все, что связано с превращениями, связано с колдовством.
– Да, да. – поспешно закивал рыцарь. – Колдовство, ересь, вернее борьба с ними, это по вашей части – вы же представляете в наших краях святую инквизицию.
Доминиканец кивнул, никак не отреагировав на упоминание о Sanctum Officium, словно не испытывая особого желания беседовать на эту тему. Андерссон не унимался:
– Святой отец, насколько я припоминаю, что почти все расследования, проводимые вами, заканчивались оправдательными приговорами. Неужто в нашей провинции нет ни еретиков, ни колдовства?
– Я осуждаю преступников лишь тогда, когда есть неопровержимые доказательства его вины. – глухо произнес отец Мартин.
– Но… - хотел что-то сказать старый рыцарь, однако, доминиканец еще не закончил фразу:
– Часто судьи стараются доказать виновность любым способом, считая, что главное в расследовании, это завершить его любым способом. А потом вы знаете, ваша милость, что признание полученной под пыткой, отнюдь не является истиной. Если человеку дать одурманивающий настой, то он может перенестись, как в рай, так и в ад. В его памяти оживет все – о чем он слышал, что видел и даже то, что ему когда-то снилось. Пытка – вид одурманивания, когда обвиняемый, испытывая нестерпимые страдания, лишается рассудка и начинает беседовать с тем, кто допрашивает его и отвечать на любые вопросы. Чаще всего так, как это необходимо судье. Отсюда возникает цепочка. Под пыткой обвиняемый называет имена других людей, не имеющих никакого отношения к слушаемому делу, их арестовывают, пытают, и так до бесконечности. Я осуждаю преступников лишь тогда, когда очевидность их деяния не вызывает сомнения, ибо любое преступление отмечено определенными знаками, если хотите следами.