Проклятие (Тамплиеры - 5)
Шрифт:
– Что, Ваше святейшество?
– Что мы должны сопротивляться кандидатуре короля еще яростнее, чем это было в прошлый раз, когда он искал трона для своего брата.
– Трудно спорить.
– Еще бы. Будучи императором, он не станет думать о том, имеет ли он право "округлить" владения французской короны за счет соседей.
Де Прато утвердительно покивал.
– Бороться с таким колоссом, как император Филипп, нам будет не по силам.
– Вот-вот, - пальцы его святейшества занялись вторым коленом, - а вот конечная цель... скажите, де Прато, как вам мыслится конечная цель этого человека. Он не может хотеть короны ради самой короны. Императорская корона ему нужна не сама по себе. Для чего?
– Возможно , Ваше святейшество, он постарается сделать титул наследственным.
– Ну это вы могли бы и не говорить, это знает даже мой камердинер. Мне представляется, что его планы? распространяются дальше. Куда именно? И я не нахожу пока ответа. Может быть он хочет отвоевать Святую Землю, возглавить новый крестовый поход, сделать одного из своих сыновей королем Иерусалимским? Хотя...
– Его святейшество вздохнул так, как будто он недоволен ходом своих мыслей.
– Отвоевание Святой Земли - это великая задача всего христианского мира. Почему бы и Филиппу не попробовать, ведь он сын Людовика Святого и правнук Бланки Кастильской?
Климент V вдруг неприятно засмеялся, в голосе его послышалось ехидство.
– В ваших словах, де Прато, мне послышалось истинное восхищение этим замыслом. Но прошу вас помнить - он, этот благородный замысел пришел в голову мне, а нашему жадному красавцу всего лишь приписан.
Де Прато коротко поклонился и плетеный стул под ним соответственно скрипнул.
– И больше не будем сегодня об этом.
– Его святейшество немотивированно помрачнел. Может быть просто кончилось освежающее действие купания.
– Ваша кандидатура (де Прато прекрасно знал, что Генрих Люксембургский является также и кандидатурой самого Климента V), так вот, ваша кандидатура заслуживает того, чтобы рассмотреть ее поподробнее. Очень скоро мы этим займемся. Когда можно ожидать выборов?
– Когда вы их назначите, Ваше святейшество.
– Я имею в виду, сколько времени я смогу их оттягивать, де Прато?
– Не уверен, что с этим следует тянуть, - тут кардинал перехватил внимательный и неприязненный взгляд папы, - но если вы сочтете нужным это сделать, то можно, таким образом, выстроить выполнение всех предвыборных формальностей, что дело затянется до осени.
– Глубокой осени?
– Может быть.
Его святейшество вставил ноги в удобные, растоптанные туфли, кряхтя встал и направился к невысокому уютному павильону, на веранде которого был накрыт завтрак.
Де Прато безмолвно направился за ним, сбивая полами своей сутаны головы одуванчиков.
Когда Клименту V налили питье из высокого кувшина в большой граненый кубок из итальянского стекла , (де Прато предпочитал не знать, что именно это за питье), он спросил кардинала, разминавшего серебряной двузубой вилкой горку лангедокского творога с зеленью:
– Кому именно предназначены эти сто пятьдесят тысяч?
– По моим сведениям, архиепископам Майнца и Трира. Полагаю, как наиболее нуждающимся.
Его святейшество вдруг очень развеселился, даже изволил расхохотаться.
– А вы отбываете во Франкфурт завтра?
– Сегодня, - кардинал попробовал творог с таким видом, что стало понятно - еда не является его страстью.
Папа оторвался от бокала и сочувственно сказал:
– Ваша сутана в пыли, вы ведь прибыли только что. Я не хочу, чтобы мой умнейший я ценнейший друг умер на большой дороге от усталости.
– Я понимаю иронию, которая скрыта в ваших словах, но не только желание произвести на вас благоприятное впечатление своим усердием движет мною. Течение дел, как я понимаю, дает мне указание и составляет календари.
Папа понимающе прикусил верхнюю губу, вздохнул, посмотрел на солнце сквозь стекло своего бокала.
– За ваши успехи.
– Благодарю вас, - просто сказал де Прато. Он доел творог, запил его ключевой водой. И попросил разрешение уйти.
– Куда же вы?!
– искренне изумился Климент V, - сейчас будет баранья нога.
Кардинал поклонился со всей возможной церемонностью.
– Ведь сегодня не постный день, де Прато!
– Когда постна вся жизнь, что значит скоромность одного дня.
Хотя каламбур показался папе несколько невразумительным, он не стал задерживать хлопотливого гостя. Подумал даже, что в одиночестве позавтракает с большим аппетитом.
– Ну что ж, - сделался вполне серьезным Климент V, - идите. А напоследок вот еще что: вы тут несколько раз говорили "по моим сведениям, по моим сведениям". У вас хорошие помощники. Конечно, я слыву почти таким же скупым, как Филипп, но для поощрения ваших людей я готов выделить известную сумму...
– Не думаю, что в этом есть нужда, Ваше святейшество. Люди эти, есть род продажных тварей. Они предают своих господ и друзей только потому, что мы нащупали их тайные и скверные слабости. Они право, удивятся если я им дам деньги, возомнят о себе, что представляют для меня ценность и станут работать хуже. В интересах дела - не надо тратиться на них.
Клименту V это предложение понравилось, потому что на самом деле он в своей скупости намного превосходил короля Франции.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
ШИНОН
За полтора года проведенных в каменном узилище, и без того внушительная шевелюра Жака де Молэ сделалась совсем ветхозаветной на вид. Борода достигала пояса. Если присовокупить к этому угрюмо горящие глаза - следствие полумрака, в котором ему приходилось постоянно находиться - то портрет можно считать законченным.
Условия заключения были весьма жестки, спать приходилось на голой деревянной лавке, еда представляла собой однообразную жидкую похлебку с куском черного хлеба. Ко всему этому можно было притерпеться, единственное, что составляло предмет постоянных, неизбывных мучений Великого Магистра это одиночество. Тюремщика, приносившего два раза в день еду, человеком считать было нельзя, он давно слился с окружающей обстановкой, как какая-нибудь колонна или дверь. А ведь известно, что человек ищет в человеке прежде всего собеседника.
Следующей по порядку и значению после лютого одиночества была неизвестность.
И Париже и в остальном мире что-то происходило, Великий Магистр оставался в жестоком неведении. Он не то, что не знал деталей процесса над некогда подвластным ему Орденом, он не знал даже, а идет ли этот процесс. Являлась и такая мысль, и ему было трудно гнать ее, несмотря на очевидную безумность. А может быть его просто забыли, кормят по инерции, и даже уже не ждут когда он умрет. А может быть, спрашивал себя Великий Магистр, все затеяно лишь для того, чтобы убрать меня из кресла предстоятеля Ордена. После того, как Жака де Молэ привезли в этот подвал, заковали в железо, жизнь орденской общины вернулась в своё обычное, повседневное русло. Король, если он не безумен, не мог не оценить, в каком великолепном состоянии находится Орден, не мог не понять, что открытый процесс против него опасен. Что разумнее всего придти к полюбовному соглашению о сохранении статус кво. Непримиримый Жак де Молэ отстранен, найдется кто-нибудь попокладистей. Кто это может быть? Все это маловероятно? Да. Но вероятно. Все дело за малым найти такого человека, которого согласился бы признать папа и который бы устраивал короля. Но перебрав всех иерархов Ордена, всех командоров и влиятельных рыцарей, Жак де Молэ не находил среди них такого, кто бы мог пойти на такой чудовищный сговор, на такое подлое предательство.