Проклятие (Тамплиеры - 5)
Шрифт:
– Что, Ваше святейшество?
– Что мы должны сопротивляться кандидатуре короля еще яростнее, чем это было в прошлый раз, когда он искал трона для своего брата.
– Трудно спорить.
– Еще бы. Будучи императором, он не станет думать о том, имеет ли он право "округлить" владения французской короны за счет соседей.
Де Прато утвердительно покивал.
– Бороться с таким колоссом, как император Филипп, нам будет не по силам.
– Вот-вот, - пальцы его святейшества занялись вторым коленом, - а вот конечная цель... скажите, де Прато, как вам мыслится конечная цель этого человека. Он не может хотеть короны ради самой короны. Императорская корона ему нужна не сама
– Возможно , Ваше святейшество, он постарается сделать титул наследственным.
– Ну это вы могли бы и не говорить, это знает даже мой камердинер. Мне представляется, что его планы? распространяются дальше. Куда именно? И я не нахожу пока ответа. Может быть он хочет отвоевать Святую Землю, возглавить новый крестовый поход, сделать одного из своих сыновей королем Иерусалимским? Хотя...
– Его святейшество вздохнул так, как будто он недоволен ходом своих мыслей.
– Отвоевание Святой Земли - это великая задача всего христианского мира. Почему бы и Филиппу не попробовать, ведь он сын Людовика Святого и правнук Бланки Кастильской?
Климент V вдруг неприятно засмеялся, в голосе его послышалось ехидство.
– В ваших словах, де Прато, мне послышалось истинное восхищение этим замыслом. Но прошу вас помнить - он, этот благородный замысел пришел в голову мне, а нашему жадному красавцу всего лишь приписан.
Де Прато коротко поклонился и плетеный стул под ним соответственно скрипнул.
– И больше не будем сегодня об этом.
– Его святейшество немотивированно помрачнел. Может быть просто кончилось освежающее действие купания.
– Ваша кандидатура (де Прато прекрасно знал, что Генрих Люксембургский является также и кандидатурой самого Климента V), так вот, ваша кандидатура заслуживает того, чтобы рассмотреть ее поподробнее. Очень скоро мы этим займемся. Когда можно ожидать выборов?
– Когда вы их назначите, Ваше святейшество.
– Я имею в виду, сколько времени я смогу их оттягивать, де Прато?
– Не уверен, что с этим следует тянуть, - тут кардинал перехватил внимательный и неприязненный взгляд папы, - но если вы сочтете нужным это сделать, то можно, таким образом, выстроить выполнение всех предвыборных формальностей, что дело затянется до осени.
– Глубокой осени?
– Может быть.
Его святейшество вставил ноги в удобные, растоптанные туфли, кряхтя встал и направился к невысокому уютному павильону, на веранде которого был накрыт завтрак.
Де Прато безмолвно направился за ним, сбивая полами своей сутаны головы одуванчиков.
Когда Клименту V налили питье из высокого кувшина в большой граненый кубок из итальянского стекла , (де Прато предпочитал не знать, что именно это за питье), он спросил кардинала, разминавшего серебряной двузубой вилкой горку лангедокского творога с зеленью:
– Кому именно предназначены эти сто пятьдесят тысяч?
– По моим сведениям, архиепископам Майнца и Трира. Полагаю, как наиболее нуждающимся.
Его святейшество вдруг очень развеселился, даже изволил расхохотаться.
– А вы отбываете во Франкфурт завтра?
– Сегодня, - кардинал попробовал творог с таким видом, что стало понятно - еда не является его страстью.
Папа оторвался от бокала и сочувственно сказал:
– Ваша сутана в пыли, вы ведь прибыли только что. Я не хочу, чтобы мой умнейший я ценнейший друг умер на большой дороге от усталости.
– Я понимаю иронию, которая скрыта в ваших словах, но не только желание произвести на вас благоприятное впечатление своим усердием движет мною. Течение дел, как я понимаю, дает мне указание и составляет календари.
Папа понимающе прикусил верхнюю губу, вздохнул, посмотрел на солнце сквозь
– За ваши успехи.
– Благодарю вас, - просто сказал де Прато. Он доел творог, запил его ключевой водой. И попросил разрешение уйти.
– Куда же вы?!
– искренне изумился Климент V, - сейчас будет баранья нога.
Кардинал поклонился со всей возможной церемонностью.
– Ведь сегодня не постный день, де Прато!
– Когда постна вся жизнь, что значит скоромность одного дня.
Хотя каламбур показался папе несколько невразумительным, он не стал задерживать хлопотливого гостя. Подумал даже, что в одиночестве позавтракает с большим аппетитом.
– Ну что ж, - сделался вполне серьезным Климент V, - идите. А напоследок вот еще что: вы тут несколько раз говорили "по моим сведениям, по моим сведениям". У вас хорошие помощники. Конечно, я слыву почти таким же скупым, как Филипп, но для поощрения ваших людей я готов выделить известную сумму...
– Не думаю, что в этом есть нужда, Ваше святейшество. Люди эти, есть род продажных тварей. Они предают своих господ и друзей только потому, что мы нащупали их тайные и скверные слабости. Они право, удивятся если я им дам деньги, возомнят о себе, что представляют для меня ценность и станут работать хуже. В интересах дела - не надо тратиться на них.
Клименту V это предложение понравилось, потому что на самом деле он в своей скупости намного превосходил короля Франции.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
ШИНОН
За полтора года проведенных в каменном узилище, и без того внушительная шевелюра Жака де Молэ сделалась совсем ветхозаветной на вид. Борода достигала пояса. Если присовокупить к этому угрюмо горящие глаза - следствие полумрака, в котором ему приходилось постоянно находиться - то портрет можно считать законченным.
Условия заключения были весьма жестки, спать приходилось на голой деревянной лавке, еда представляла собой однообразную жидкую похлебку с куском черного хлеба. Ко всему этому можно было притерпеться, единственное, что составляло предмет постоянных, неизбывных мучений Великого Магистра это одиночество. Тюремщика, приносившего два раза в день еду, человеком считать было нельзя, он давно слился с окружающей обстановкой, как какая-нибудь колонна или дверь. А ведь известно, что человек ищет в человеке прежде всего собеседника.
Следующей по порядку и значению после лютого одиночества была неизвестность.
И Париже и в остальном мире что-то происходило, Великий Магистр оставался в жестоком неведении. Он не то, что не знал деталей процесса над некогда подвластным ему Орденом, он не знал даже, а идет ли этот процесс. Являлась и такая мысль, и ему было трудно гнать ее, несмотря на очевидную безумность. А может быть его просто забыли, кормят по инерции, и даже уже не ждут когда он умрет. А может быть, спрашивал себя Великий Магистр, все затеяно лишь для того, чтобы убрать меня из кресла предстоятеля Ордена. После того, как Жака де Молэ привезли в этот подвал, заковали в железо, жизнь орденской общины вернулась в своё обычное, повседневное русло. Король, если он не безумен, не мог не оценить, в каком великолепном состоянии находится Орден, не мог не понять, что открытый процесс против него опасен. Что разумнее всего придти к полюбовному соглашению о сохранении статус кво. Непримиримый Жак де Молэ отстранен, найдется кто-нибудь попокладистей. Кто это может быть? Все это маловероятно? Да. Но вероятно. Все дело за малым найти такого человека, которого согласился бы признать папа и который бы устраивал короля. Но перебрав всех иерархов Ордена, всех командоров и влиятельных рыцарей, Жак де Молэ не находил среди них такого, кто бы мог пойти на такой чудовищный сговор, на такое подлое предательство.