Проклятие Вальгелля. Хроники времен Основания
Шрифт:
— Придется ли по вкусу правителям, что чья-то сила выше, чем у них? — не унимался Нуада.
— Им придется смириться с тем, что мир изменился! Тем более что на их власть никто не будет посягать. Они только должны будут ее использовать более разумно. Многим это пойдет только на пользу.
— Я имею сомнительную честь служить солнцеподобному султану Эбры, — недоверчиво произнес Нуада. — Не думаю, что он способен будет осознать эту свою пользу.
— Слышишь, Дагди? — Логан не особенно его слушал. — В каждом городе мы построим орденский дом с библиотекой. Будем ездить по всему Внутреннему океану и везде узнавать что-то новое
— Ты вот насчет законов полоскал, — Дагадд несколько нахмурился, было видно, что он уцепился за какую-то мысль, не дающую покоя. — Надо над ними как следует мозгами развесить. А то нашвыряют тряпья. Например, загородят, чтоб никто в Ордене по трактирам не кувыркался.
— Если считать, что Орден родился в трактире, — счастливо засмеялся Логан, — то это вряд ли кто-то запретит.
— Нет, я лучше сам эти законы наскребу.
— Если они будут написаны твоим языком. — внезапно открыла рот не удержавшаяся Гвендолен, — то надо будет сразу присваивать высший ранг тому, кто их поймет.
— А что вы думаете о наших планах, Гвендолен? — спросил Логан. Он взглянул на нее прямо через стол, и Гвен чуть опустила веки — ей показалось, что он прекрасно видит руку Баллантайна на ее колене.
— Вначале нужно найти…что вы… мы ищем, — ответила она с запинкой, и покосилась на Баллантайна. Каким же он казался ей красивым — этот человек с пепельными волосами, усталым взглядом и вроде бы ничем не примечательными чертами лица, которые преображались, как только он начинал говорить. Как она хотела, чтобы он всегда сидел вот так рядом с ней, чтобы в его взгляде, обращенном к ней, всегда было это выражение, чтобы он трогал ее ладонь и пальцы именно так, как ей хотелось.
"Прости меня, Эштарра, — сказала она себе, — но больше всего на свете я желаю, чтобы наши поиски затянулись подольше"
— Вот видишь, все у нас получилось, — пробормотал Эбер ей в самое ухо, так что спутавшиеся пряди шевельнулись от дыхания.
Гвендолен открыла плотно зажмуренные глаза. Они лежали, повернувшись друг к другу и не разжимая рук, и ей казалось, что у них один запах кожи и один стук сердца на двоих. Наверно, вся ее боль и страх вышли наружу во время первой встречи, и осталось только желание прильнуть к нему, полностью раскрыться навстречу, чтобы чувствовать его прикосновения везде, где только можно, так что она даже не заметила, когда именно он оказался внутри нее.
В его взгляде сейчас читался такой же мальчишеский отсвет, как у Логана, смотревшего на развернутую перед ним карту.
— Гвендолен… Так все время и называл бы тебя по имени.
— У тебя это звучит очень необычно, — прошептала она, прижимаясь щекой к его плечу.
— Я как-то неправильно произношу?
— Нет… просто люди меня никогда по имени не звали. Чаще всего они говорили "рыжее отродье".
Он прижал ее к себе чуть сильнее.
— А твое племя?
— Ну, они говорили: "Когда наконец ты прекратишь свои выходки, Гвендолен Антарей" с таким видом, будто проглотили стакан уксуса. Поэтому я всегда свое имя терпеть не могла. Твое гораздо красивее.
— Только оно не настоящее, Гвендолен.
Она разжала губы, но потом снова сомкнула их. Только провела пальцами по его груди вместо вопроса. и пошевелила крылом, пытаясь устроить его поудобнее.
— Ты теперь долго не сможешь летать?
— У нас это быстро проходит, —
— Ты долетела до Круахана за четверо суток?
— За двое, — с легкой гордостью уточнила она.
— За двое? — он резко приподнялся и осторожно коснулся внешней стороны ее неловко сложенного на краю постели крыла, так что оба вздрогнули от неожиданного ощущения, и снова потянулись друг к другу, словно защищаясь от этой дрожи. — Это потому… что ты так быстро летела?
— Да нет, это кто-то меня схватил из людей Данстейна. Я когда сперва поняла, что попала к вандерцам, мало что соображала.
— Гвендолен… Почему я заслужил это от тебя?
— Потому что это ты, — сказала она уверенно. Никогда прежде ей не могло прийти в голову, что просто проводить пальцами по плечам и спине мужчины, чувствуя каждый мускул под кожей, может быть так приятно. Если бы ей это кто-то раньше сообщил во время полета, она от смеха свалилась бы на землю.
— Ты на мой счет очень заблуждаешься. Ты меня совсем не знаешь.
Гвендолен опять хотела что-то сказать. Что-то вроде: "Я тебя знала всю жизнь". Потом она подумала, что надо сказать другое: "Я люблю тебя". Но так ничего и не произнесла, только прижалась к его груди напротив сердца, и ее ресницы защекотали его кожу. Это все были человеческие слова, они не очень годились для крылатой. А в их языке нет другого слова для тяги к человеку, кроме "проклятие Вальгелля". Что же она должна сказать? "Я проклята, потому что мне не оторваться от тебя, словно мы лежим в одном коконе? Потому что каждое мое дыхание, каждый мой шаг, каждый мой жест не имеют значения, если бы тебя не было в этом мире?" Это звучало бы еще более странно, если не сказать безумно.
Но Эбер не ждал от нее никаких слов, и думал уже несколько о другом. Он пошевелился, чуть меняя позу, и Гвендолен снова закрыла глаза, предвкушая, что будет дальше.
— Гвен… а можно мы еще раз…
Ставни были чуть приоткрыты, но луна светила в щель так ярко, что по полу до самой двери протянулась светло-желтая полоска. Однако Эштарра напрасно звала к себе свое заблудшее создание. Сегодня Гвендолен летала совсем по-другому.
Хроника вторая
Гвендолен так и не привыкла просыпаться в море. Их плавание продолжалось уже почти две недели, а она каждый раз, открывая глаза и чувствуя мерное покачивание, то легкое, то довольно ощутимое, тратила некоторое время на то, чтобы понять, где она, собственно, находится. А может быть, это происходило потому, что она засыпала, не особенно веря, что все это на самом деле с ней происходит?
Она потянулась, как всегда задев крылом стенку каюты, как всегда запустила пальцы в кудри, чтобы их взъерошить, потом пригладить, потом снова растрепать — к сожалению, другая манера причесываться ей все равно бы не сильно помогла — и как всегда, осознала, что уже давно рассвело, и оранжевое солнце поднялось над водой настолько, чтобы лучи попадали в расположенное под потолком маленькое окно. Рано просыпаться она так и не научилась. Хотя в общем ее никто и не заставлял. Постель была как всегда смята, и отчетливо сохраняла запах его кожи, чуть горьковатый, который она считала своим и узнала бы с закрытыми глазами. Но Баллантайн со своей манерой вставать до рассвета уже как минимум три часа был на палубе.