Проклятие Вальгелля. Хроники времен Основания
Шрифт:
Гвендолен опустила голову. Боль в плече и в измученных крыльях вернулись настолько резко, что она только удивленно выдохнула, стиснув зубы. Все эти дни она не обращала на нее внимания, но теперь ее цель достигнута, и она вновь стала слабой. Причем эта боль — только жалкое предвестье того, что устроит с ней Данстейн, который за свою нарушенную честь разрежет ее на части и раздавит сапогами на полу. Если кто-нибудь до того из жалости не перережет ей горло. Она затравленно огляделась. Оружие у нее отобрали давно и окончательно. Она сама на это пошла, она бросила
— Я хочу сказать, — неожиданно хрипло заявил Данстейн. Все время он простоял не шевелясь, сжав челюсти, так что тонких губ совсем не было видно. — Мы требуем… Или говори лучше ты, Снэколль.
— Досточтимые сьеры, — вандерский посол заговорил чуть торопясь и с заметным облегчением. — Вы понимаете, что судьба и успех концессии теперь крайне важны для нас. Чтобы поддерживать нашу осведомленность о состоянии дел и заодно выразить сьеру Баллантайну наше почтение, мы хотели бы направить с ним в Эбру нашего посланника.
— Сьер Баллантайн теперь частное лицо, так что он вправе сам решать. Но полагаем, он не станет отказываться.
— Я буду счастлив оказать любезность моим друзьям из Вандера, — Эбер наконец овладел собой и улыбнулся почти прежней улыбкой. Его глаза тепло засветились, когда он посмотрел в сторону Снэколля, — и заранее согласен на любую кандидатуру их посланника.
— Тогда забирай!
И прежде чем Гвендолен успела опомниться, Данстейн схватил ее за плечо — к счастью, другое, здоровое, и с силой вытолкнул из толпы, почти швырнув. У него на лице застыло выражение человека, больше всего на свете боящегося передумать.
Капюшон съехал с ее головы, плащ расстегнулся, и одно крыло высунулось из-под ткани, тем более что она неловко шевелила им, пытаясь помочь себе встать. По чертогу Провидения опять пронесся шорох — как тогда, когда она первый раз вошла туда с Данстейном. Логан с Дагаддом, вынырнув с двух сторон, подхватили ее под локти, поднимая с пола.
Вначале она, конечно, посмотрела на Баллантайна. Чуть снизу вверх, сквозь упавшие на глаза пряди, как смотрела на полу в его кабинете. Если в его взгляде и было удивление, то оно быстро погасло, сменившись чем-то странным, отчего глаза засверкали как звезды, и ей это очень понравилось. Она, оказывается, уже успела забыть, какие у него широко расставленные глаза. И какими большими они кажутся, когда он смотрит прямо на нее.
— Гвен, ты… — произнес он, почти не шевеля губами. — Это все ты… Одна…
Его щека дернулась, и он протянул к ней руку.
Тогда Гвендолен стало совсем хорошо. Настолько хорошо, что она вспомнила о других людях, и обернулась, опираясь одной рукой на Логана.
— Тот, кому подарили жизнь, не вправе спрашивать, почему. Но я все же спрошу тебя, конунг.
Лицо Данстейна кривилось от ярости. Было понятно, что, оказавшись за дверью, он с размаху всадит свою секиру в первый попавшийся предмет мебели. Даже видавшая его боевой гнев свита чуть раздвинулась в стороны. Но ответил
— Я подумал: про вас обязательно сочинят балладу, и если я тебя отпущу, я тоже в ней окажусь.
— Я сложу о тебе много хвалебных стихов, конунг.
— Нет, — Данстейн стиснул рукоять секиры так, что в следующее мгновение что-то должно было треснуть — или дерево, или пальцы. — Никогда больше не показывайся мне на глаза, а то я могу передумать.
— Я не стану, конунг. Просто каждый раз, когда ты будешь побеждать в своих битвах, ты будешь знать, что накануне стихи мне особенно удались.
Гвендолен покачнулась, потому что ей показалось, что в зале неожиданно потемнело. Когда успели так внезапно потушить все свечи? Лицо Данстейна стало вначале расплывающимся белым, потом серым пятном, скрывающимся в наступающей темноте.
Чьи-то руки обхватили ее сзади, и встревоженный голос Баллантайна сказал:
— Гвен, тебе плохо? Ты ранена? Что с тобой?
— Мне очень хорошо, — ответила она абсолютно честно, потому что в этот момент он поднимал ее на руки. — Я только почему-то ничего не вижу.
Воспользовавшись положением, она опустила голову ему на плечо. От камзола все еще слегка пахло морской солью — такое дивное напоминание о море в каменном Круахане, а от волос почему-то дымом. Последним, что он произнес, пронося ее в двери зала, было:
— О небо, как же ты летаешь, когда ты такая тяжелая?
Логан подобрал с пола плащ Гвендолен, и дверь за ними закрылась.
— Я бы на вашем месте так сильно не радовался жизни, — довольно мрачно сказал Нуада, вертя в руках кубок. Впрочем, его скрипучий голос никогда не звучал с оптимизмом. — Теперь Служба Провидения собьется с ног, чтобы за нами следить. И покровительства таррского вице-губернатора, — он выразительно покосился в сторону Баллантайна, — у нас тоже нет.
Остальные его не особенно слушали. Логан и Дагадд с головой погрузились в разложенные карты, по очереди водя по ним пальцем, отпихивая друг друга, и обсуждали предстоящий маршрут эскадры. На лице Логана все еще оставался тот ликующий отпечаток, что возник в Чертоге Провидения, и оно казалось совсем юным — словно пятнадцатилетний паж пускается в свое первое серьезное плавание. Дагадд тоже сиял, правда вполне может быть, что умильное выражение возникало у него при виде толстого окорока в огромной миске с соусом. Судя по тому, что все остальные почти не ели, большей части было суждено достаться ему.
Баллантайн подливал вина в кубок Гвендолен, глядя на нее с тем же странным выражением удивления, которое она до конца не могла понять. Но поскольку он не спускал с нее глаз, ей это очень нравилось. На слова Нуады он отреагировал не сразу и довольно равнодушно:
— Мы едем с одобрения Изучающей ветви.
— Надеюсь, вы не рассчитываете на поддержку Гнелля всерьез? Не будем вслух говорить… — Нуада понизил голос, — но уверяю вас, что если вы это найдете, его оно заинтересует в первую очередь.