Проклятие валькирии
Шрифт:
Лишь Ингольв, как и раньше, оставался здесь. Отдельного владения он пока зпводить не хотел, хоть проще нет: возьми факел да обойди столько земель, сколько успеешь, пока огонь не погаснет. Да куда ему, бессемейному, хозяйством обзаводиться. Вот женится… Но эта мысль вновь показалась странной, словно возникла в голове впервые. Ингольв бросил взгляд на пустующее место Мёрд, а после посмотрел на дверь, вспоминая утреннее явление фюльгьи во дворе. Неспроста всё. И не к добру.
Тем временем ярлы один за другим сказали своё слово, где подтверждали, что никто из них не против, чтобы Альрик, смелый воин и разумный муж, стал новым конунгом. И каждый пожелал, чтобы достойный сын приумножил
Вскоре принесли чашу памяти, над которой Альрик должен был произнести самый важный в своей жизни обет. Тот, которому будет следовать и который не имеет права нарушить. Он взял золотую чашу, обхватив её обеими руками и встал. Весь дом наполнился тишиной, словно тут никого и не было: даже дыхания не слышно и случайного шевеления. Ингольв неподвижно смотрел на брата, примеряя на него слово “конунг”. Подумалось, что когда-то и отец был столь же молодым, когда овладел первыми землями вдоль Согнефьорда и убедил людей, их населяющих, что под его покровительством им будет лучше. До сих пор не верилось, что больше его нет, а в кургане осталась лишь куча пепла от него.
“Клянусь, что никогда не будет в этом доме предателей…” - начал свой обет Альрик, но тихий шорох снаружи заставил его замолчать и глянуть в сторону двери. Все посмотрели туда тоже, а возня и едва слышный грохот чем-то повторились. Неужто пришли задержавшиеся? Тогда чего медлят и не заходят?
В следующий миг отчётливо заскрежетал засов. Ингольв и братья одновременно вскочили с мест, словно всех их настигло озарение. Альрик отставил на стол чашу памяти и сам пошёл проверить, в чём дело. Он толкнул створку, но та не поддалась. Толкнул сильнее обеими руками - то же самое.
– Что за шутки?
– пробурчал Альрик, оборачиваясь ко всем.
Но ни единой догадки не потребовалось, когда потянуло дымом. Поначалу запах его только едва тронул обоняние - словно померещился. Ингольв в первый миг так и подумал, но Лейви тоже тревожно принюхался, а после о остальные заозирались, пытаясь найти, где горит. Но горело не внутри от упавшей лампы или выскочившего из очага угля. Дым просачивался снаружи, и скоро застрелился по полу, поднимаясь к своду крыши.
– Фадир, сукин сын!
– ничуть не сдерживаясь, грянул Ингольв и поспешил на помощь Альрику, который уже принялся выламывать дверь.
За ним подоспели братья и скальд, который, верно, тоже вовсе не желал сгореть тут заживо. Они все навалились могучими плечами, но створки только качнулись, а открыться им не позволило толстенное бревно, которым и заперли их снаружи.
От едкого дыма становилось всё труднее дышать и видеть. Затрещало сверху, на крыше - видно, бросили факел и туда. Во дворе всё нарастал гомон. Визжали женщины, и бранились мужчины. Кто-то попытался, верно, пробиться к дому, чтобы освободить хёвдингов и сыновей Радвальда, но им не позволили.
– Ломаем дальше!
– Ингольв поймал за шиворот младшего брата, который вдруг отступил, перестав помогать.
Подняли на руки тяжеленную лавку, с размаху, насколько позволяла комната, мужики саданули ею в двери. Те хрустнули, несколько досок надломились, но засов продолжал держать крепко.
Крыша прогорела первой, и на головы посыпались искры и горящие головни. Охватило пламенем балки свода занялся стол, на который рухнули доски. Кто-то принялся чем можно, тушить пожар, а остальные продолжили курочить дверь. Некоторые уже не могли толком дышать и шевелиться, а потому толку от них стало мало.
Ингольв, утирая слёзы и пытаясь ещё хоть что-то углядеть в пожирающем лёгкие мареве, плечом к плечу с Лейви снова ударил почти разбитой лавкой в доски. Занялись стены, и пламя сомкнулось с двух сторон, отрезая часть мужчин от выхода. Где-то там остался и Альрик, который вернулся, чтобы помочь тушить ненасытный огонь, которому всё равно, что погибнет в нём, дерево или человек. Запахло палёным мясом. Несколько голосов заорали, перемежая бессвязные крики с отборными ругательствами. Сквозь губительную препону проскочил кто-то. Но не спасаясь, а просто мчась неведомо куда. Но от пламени, что объяло его одежду, не убежишь. Воин упал, пытаясь ещё сбить огонь, и вдруг затих. Короткое замешательство быстро слетело с тех, кто воевал с дверью. Будешь медлить, и присоединишься к погибшему. Правда, лавка от последнего удара разлетелась на бесполезные куски. Но вот доски уже зияли дырами, через которые можно было увидеть людный двор.
– Навалились ещё раз!
– рявкнул Ингольв, и мужики снова налетели плечами на остатки двери, что ещё держала их в западне.
Огонь полыхнул с новой силой. Опалило волосы и даже бороду. Ещё не хватало осмолить себе шкуру, точно свинье! Проклятая вёльва ничего не говорила про то, что ему доведётся сдохнуть в пожаре. Значит, не бывать этому. Инголье с неистовой яростью бился 8 трещащие створки, пока не рухнуло на землю бревно, что не давало им открыться. А в плече не ударило болью такой, что в глазах потемнело ещё сильнее. Видно, выбил сустав.
Уцелевшие воины, кашляя и тяжко дыша, вывалились наружу. Но спасение их там уже не ждало.
Со всех сторон налетели оружные мужи, словно только и ждали выживших в огне. А те, еле приходя в себя от пережитого и почти ослепленные от гари и огня, не успевали толком отбиться. Ингольв оттолкнул здоровым плечом налетевшего на него воина. Снял с пояса топор, но пальцы поврежденной руки слушались плохо. Он перехватил рукоять левой рукой, отшвырнул другого противника, пытаясь отойти дальше от горящего дома. Жар нещадно лизал спину даже через взмокшему рубаху. А чужих воинов кругом было несметное число. С Фадиром не приплыло столько людей. Откуда они взялись? И где все воины хирда, что должны дать отпор захватчикам? Где-то позади почём зря бранился Лейви, тоже отбиваясь от нападающих. Братья вовсе затерялись в пламени и среди мелькающих повсюду темных фигур. Страшный гвалт наполнял весь двор. И лязг оружия. Их всех перебьют, не дав и десяти шагов сделать из дома, в котором тоже смерть. Гораздо более мучительная и постыдная, чем гибель от клинка в бою. Ингольв отшвырнул очередного воина, но на пути встали ещё двое. В плече билась боль потяжелее Мьёлльнира. Он знал, что братья погибают. Тут же осветило в памяти предупреждение фюльгьи о последнем сыновьем долге. Лечь в землю? Возможно, но с собой он заберёт ещё много жизней. Только и успевая вертеться, отбиваясь, он шёл, шаг за шагом. Пока некуда стало идти. Пока не окружили его люди Фадира -теперь в этом не было сомнений. Один рванул ему навстречу, осмелевший от поддержки соратников.
– Нет! Фадир! Хакон! Прошу, не надо!
– разрезал низкий гомон вскрик женщины.
Мёрд. Инголье никогда не слышал столько отчаянной мольбы в её голосе. На миг стало тихо, а нападавший сделал ещё шаг. И ещё. Ингольв вскинул топор.
– Оставьте бастарда!
– повелительно грянул не Фадир, но кто-то, кого тут же послушались.
Хирдманны замерли, продолжая, однако, держать оружие наготове. Но Ингольв теперь не собирался на них кидаться: дело безнадёжное. И раз уж его передумали убивать на месте, хотелось бы узнать, что за дерьмо тут сотворилось, пока все хёединги ждали обета от Альрика.