Проклятие виселицы
Шрифт:
Раф облизал языком сухие губы.
— Я должен спрятать Элену в более безопасном месте. Если Хью побывал здесь однажды, очень вероятно, что он вернётся и наверняка вспомнит её, пусть даже и с окрашенными волосами.
Матушка вздёрнула брови, во второй раз за вечер.
— А если её поймают, и она расскажет, где пряталась и где встретила Рауля? Я так не думаю, дорогой. Я хочу, чтобы она находилась здесь, где я могу быть уверена, что у неё не будет возможности открыть рот. Кроме того, она далеко не покрыла расходы за своё содержание и моё беспокойство. Подумай о тех усилиях, что мы приложили ради её защиты.
— Верь, она не проболтается, клянусь, и я уплачу долг за её содержание.
Матушка
— Любого можно заставить говорить. И если ты, дорогой, внезапно не разбогатеешь — не представляю, как ты найдёшь денег на оплату мне и тем, кого потом попросишь приютить эту девчонку, не влезая в долги, которые вряд ли сумеешь вернуть. А когда попросишь подождать с оплатой — никто не будет так терпелив, как я. Когда пустеют миски, языки легче развязываются, а монеты за голову девчонки — двойной убийцы — будут весить тяжелей короны. Есть такие бессовестные негодяи, мастер Раф, для которых это станет серьезным искушением, а ведь мы совсем не хотим искушать их, верно?
Раф только собрался открыть рот и ответить, как Матушка остановила его взмахом руки.
— Прежде чем ты примешь решение, давай спросим моего ангела, согласен?
Она потянулась за маленькой деревянной коробочкой на столе. Обычно Матушку привлекали вещи искусной работы, украшенные драгоценными камнями, но эта шкатулка была совсем простой, не считая резьбы в центре — глаза, обрамлённого треугольником. Глаз был инкрустирован слоновой костью, со сверкающим зрачком из чёрного агата.
Матушка осторожно сняла клобук с головы ястреба, птица встряхнула перьями и оглядела комнату. Блестящие жёлтые глазки словно искали что-то. Палец у Рафа ещё болел, и когда загнутый клюв оказался в дюйме от его лица, он не удержался и чуть отодвинул кресло. Матушка рассмеялась.
— Если ты его не тронешь, он не причинит тебе вреда.
Матушка со щелчком открыла шкатулку и извлекла горсть пергаментов, сложив их веером. Потом протянула другую руку, тяжёлые кольца сверкнули совсем рядом с птицей.
— Скажи, мастер Раф, что чувствуют все, но никто не может удержать? Что так сильно, что способно одним ударом разрушить лес, и при этом настолько мало, что может проникнуть сквозь самую узкую щель?
— Конечно, ветер, — ответил Раф чуть более резко, чем следовало. Он не мог понять, что собралась делать Матушка. — Эту загадку знает каждый ребёнок.
— Но как легко мы забываем то, что знали в детстве, дорогой. Как ты и сказал — это ветер, и это ветер уносит в небо птиц. Ветер знает всякое слово — исполненное правды или лжи, мудрости или невежества, но различить разницу могут лишь создания ветра.
Матушка протянула к птице веер пергаментных свитков, и та, резко подавшись вперёд, принялась выдёргивать их и бросать на стол — как перья из своей жертвы. Матушка разложила полоски пергамента в ровный ряд, потом потянулась за чем-то в тени. Это оказалась маленькая плетёная клетка, и Матушка широко открыла её дверцу. Если бы жаворонок остался в клетке, в безопасности, он бы уцелел. Может, глупая птичка не видела ястреба или просто рванулась к свободе, думая — если, конечно, способна думать — что сумеет спастись, взмыв вверх — кто знает?
Но жаворонок не долетел даже до потолочной балки. Раф ощутил на лице взмах крыла пронёсшегося мимо ястреба и услыхал, как тот с глухим стуком опустился на пол, сжимая в когтях крошечную мёртвую птичку.
Матушка даже не оглянулась — она пристально разглядывала значки на трёх полосках пергамента, которые птица выдернула из её руки.
— Ветер принёс весть о предательстве, мастер Рафаэль. Но предатель ты сам или жертва измены — известно только тебе одному.
Раф
Не раздумывая, что делает, Раф торопливо пересёк двор и вошёл в зал, где принимали мальчики. Как он и ожидал, комната пустовала — колокол городской церкви ещё даже не пробил полдень. Раф направился к маленькой дверце в дальнем конце комнаты. Он внимательно посмотрел, разыскивая щеколду, но толстое дерево было гладким. Прошло уже не меньше пяти лет с тех пор, как он в последний раз заставил себя войти туда. Но как же тогда Матушка открывала эту дверь? Ведь есть же тут где-то защёлка?
Раф попытался представить стоящую перед дверцей Матушку. Она становилась на цыпочки, дотягиваясь до чего-то. Так он помнил. Может, там спрятан ключ?
Раф ощупывал дверцу вдоль и поперёк, пока не обнаружил маленькое отверстие. Теперь он вспомнил. Матушка использовала нож. Он снял нож с пояса и просунул внутрь, пока не коснулся металла. Осторожно поворачивая лезвие, он сумел просунуть его под металлическую пластину и ощутил, как откинулась защёлка. Раф толкнул дверь, и та наконец отворилась.
Ему пришлось согнуться пополам и почти ползком протиснуться через дверной проём, а иначе он вполне мог разбить голову о каменную арку с внутренней стороны. Но выбравшись из неё, он оказался возле уходящей вниз лестницы и смог выпрямиться в полный рост. Вонь звериных испражнений, гниющего мяса и сырости ударила его с силой осадной машины, вызывая резь и слёзы на глазах. Кажется, раньше не было так ужасно? Раф стал наощупь спускаться по ступеням, касаясь рукой сочащихся влагой стен. На полпути вниз он дотянулся до горящего на стене факела и вытащил его из кронштейна.
Он прошёл мимо клеток, звери беспокойно рычали, некоторые пытались укрыться в глубине клетки от горящего факела, другие бросались на прутья решётки, сверкая острыми зубами. Сколько раз они бились об эти прутья за долгие дни и ночи, сливающиеся в бесконечные годы? И всё же звери так и не смирились с тем, что железо им не поддастся. Может, их заставляла сопротивляться бессильная ярость, может, несгибаемая надежда, размышлял Раф. Либо им просто нравится пугать людей.
Он проходил мимо животных, стараясь держаться посреди прохода и не касаться клеток. Он знал, на что способны эти твари. Он чувствовал за спиной отрывистое, горячее и зловонное дыхание и слышал клацанье острых когтей по железу, когда звери беспокойно рыскали туда-сюда по соломе. Тяжёлый дух от животных, шерсти и помёта наполнял ноздри, в горле першило. Раф закрыл глаза и задумался, сколько времени нужно человеку, чтобы привыкнуть к таким запахам и звукам, чтобы считать это место своим домом.
Снова открыв глаза, Раф зашагал вперёд, пока свет факела не осветил последнюю клетку. Её обитатель проснулся и сидел, без сомнения разбуженный беспокойным поведением животных и приближающимся факелом. Он пристально смотрел на Рафа, моргая от внезапного света. В выражении лица пленника не было признаков узнавания, одно только удивление. Он поднял обрубок руки и откинул с глаз свалявшиеся волосы, открывая лицо навстречу гостю. Потом на коленях пополз вперёд, подтягивая искривлённые обрубки ног, сложив изуродованные руки как для молитвы. Но Раф заметил — не протянул рук к решётке, словно боясь удара. Эти прутья, как и клетка, были его защитой.