Проклятие зеленоглазое, или Тьма ее побери!
Шрифт:
– Вы намекаете, что я знала ответ? – возмутилась со смесью ужаса и обиды.
Не лучше ли нам разойтись в разные стороны и оставить все как есть? Сбежать от неприличной правды. До своей спальни я как-нибудь и сама доползу. Не нужны мне такие помощники, от которых только хуже делается.
– Спрашиваю. Знали?
– Возможно.
– И много заработали? – а улыбка у него красивая, когда открытая и не язвительная. – Судя по распределению голосов, коэффициент должен быть хороший.
– Пока нисколько, сир, – сдвинула брови
– В чем же загвоздка? – мастер чуть подтолкнул меня к стене, взял за плечи и настойчиво «помог» опереться.
Хорошая, в целом, идея, потому что мир вокруг не останавливал вращение, а ноги непослушно подгибались в коленях.
– Так проверить никому до сих пор не удалось, – просипела негромко, ощущая на плечах теплые лапы. – Хотя, видит Варх, Килира с Летисией все утро стараются…
– Я заметил, – он хрипло закашлялся, отвернув от меня лицо.
Внутренности защекотало рвущимся наружу смехом. Как же неловко-то!
– Вот если бы вы пришли на следующее занятие без рубашки… – проворчала, всеми силами стараясь не рассмеяться на весь коридор. – Тогда я вернула бы свои деньги. Под вашим, между прочим, давлением потраченные! Вы не ошиблись, это мои карманные на две недели.
– Королевский образовательный совет не одобрит такого подхода к преподаванию.
– Целитель из вас тоже вышел сомнительный, – буркнула шепотом.
– Я что-нибудь придумаю, – с серьезным видом пообещал хитанец, оказавшийся ко мне непростительно близко. Тяжелый черный взгляд упал на мою нижнюю губу, и голос мужчины резко подсел. – Мисс Ламберт, мне, вероятно, стоит успокоить вас, что в те семь ночей ничего предосудительного… Разве что самую малость. Я все ж не мраморная статуя и не деревянный истукан.
А похож, будто и впрямь каменный. По ощущениям. Мы ведь шли куда-то. В спальное крыло, точно. Но почему-то застряли в воздушном переходе между корпусами.
– Кто вас поцарапал? Вот тут, возле уха? – я ткнула пальцем в его щетину, твердо обещая себе, что это первый и последний откровенный разговор между нами.
Скоро я войду в спальню, закрою дверь и все забуду. И мы больше никогда не вернемся к смущающей теме. Мой мир станет прежним – без потрясений, нездоровых фантазий и дразнящих запахами магистров. Только учеба, бытовые плетения и среднестатистический Диккинс. Вот так, и никак иначе.
– Одна непослушная зеленоглазая дикарка, не желавшая выздоравливать.
– Мастер Рэдхэйвен!
– Вы, мисс Ламберт. Вы меня поцарапали, – признал спокойно, без ноток осуждения. – И не только «вот тут, возле уха».
– Кошмар…
– Не волнуйтесь, я живучий.
– Да я не за вас волнуюсь! – я с ужасом посмотрела на свои ногти, из-под которых все первое утро засохшую кровь выковыривала.
Имира Сиятельная… Это что ж надо сделать, чтобы я драться стала? Я же махровый теоретик. Самое мирное создание на факультете.
– Почему вы остались тогда в Аквелуке?
Я очень ясно помнила те желтые глаза по другую строну парка. Бесконечно далекие и равнодушные к чужим бедам.
– Вы не позволили мне уйти, – пожал плечом. – Ни тогда, ни позже.
– Я благодарна вам за спасение, – на мгновение прикрыла веки, ощущая расползающуюся по венам вину. – Мне следовало сразу сказать это.
– Вы были смущены.
Он улыбнулся. Странно очень. Понимающе, покровительственно, как старший брат или дядюшка. Только вот смотрел на меня совсем не по-родственному, и из-за этого сердце подпрыгивало в бодрой анжарской польке.
– Я и сейчас смущена. Именно потому, что ничего не помню, – прошептала доверительно. – А то, что вдруг всплывает в памяти…
– Это просто лечение, мисс Ламберт. Ничего интимного, – успокоил Рэдхэйвен, прокатываясь ладонью от моего плеча к запястью и осторожно сжимая.
Эти его руки… Да просто невозможные руки!
– Л-ладно.
Ничего интимного – это хорошо. Хотя мне ночами все виделось в ином свете. И мой теоретический ум подсказывал, что когда «ничего интимного», люди так не стонут. Глухо, хрипло и задыхаясь в волнах отборной ругани.
– Хотя распространяться об этой… кхм… «экспериментальной методике» все же не стоит. Барьер затянулся, Тьма сдалась. Все.
Он подтолкнул меня дальше по подвесному коридору, соединяющему академические «крылья»-корпуса. В молчании мы добрались до моей спальни, за которой кто-то громко хрустел крекерами. Или новыми туфлями. Лишь бы не Тейкиной каффой – не простит.
– Эйвелин… – мои лопатки снова вмялись в дверь, а ухо заполнилось волнующим шепотом. – Поломка барьера вручную – это не нелепая случайность. Тот, кто это сделал, все еще где-то здесь, трется вокруг вас.
Пуговка на платье предательски оттопырилась, целясь в загорелую проклинательскую шею. Прямо в выпирающий кадык. Дурная, ей Варху.
– Я понимаю, да.
– Точно понимаете? – черная бровь недоверчиво поползла вверх. – Это попытка убийства. Жестокого, мучительного. Хорошо продуманного (вспомните про обезболивающий артефакт). Будьте осторожны. Вряд ли он отказался от своего плана.
Лопатки поехали по двери вниз, и я инстинктивно ухватилась за королевский мундир, сжала пальцами плотные отвороты. Боги Эррена! Он думает, это может повториться? Жуткие черные вены и дурманящий яд?
Несколько минут назад я давилась смехом, представляя, как Рэдхэйвен заявится на лекцию в одних брюках… А теперь внутри все сжалось, сердце принялось пропускать удары. Бум… Бум… И длинная пауза.
– Боюсь, сейчас из всех людей в академии полностью доверять вы можете только мне.
– Потому что вы меня спасли?
– Нет, мисс Ламберт, – он старательно стер с моей щеки какое-то пятно. – Потому что я единственный, кого здесь не было в день вашего отъезда. А теперь идите в постель.