Проклятие зеленоглазое, или Тьма ее побери!
Шрифт:
– Что ж, ми-и-илочка, – зловеще протянул док, испытующе вглядываясь в мою ауру. – Сейчас, когда нам, наконец, никто не мешает и ничего не загораживает…
Холодные пальцы грубовато подняли мой подбородок и покрутили в разные стороны. Граймс поискал что-то в одном ухе, и во втором… Чуть шею не свернул, пытаясь рассмотреть затылок, зудящий от прикосновений проклятого Рэдхэйвена.
– Все еще сияем? – едко усмехнулся Граймс, отпуская мой подбородок на свободу.
Сияем… Наверное. Откуда же мне знать?
Я взволнованно
Видеть ауры могли далеко не все маги. На их чтении специализировались целители, «темные» и ментальники. Лишь изредка «второе зрение» открывалось прочим сирам.
Маги среднего звена довольствовались неявными ощущениями. Я была почти уверена, что вокруг Рэдхэйвена клубится концентрированная, отборная чернота, но глазами уловить ее не могла.
В теории я знала, что светлая, искрящаяся серебром аура намекает на невинность, а черная, мутная – на постоянную работу с темной стороной. Оттенок могла накладывать и работа со стихиями.
– Что ж… Мисс Ламберт не беременна, – выдал вердикт Граймс, и я почувствовала, как медленно заваливаюсь набок. – И даже все еще совершенно непорочна. Вымирающий вид в кругах третьекурсниц. Так что, Керроу, папашу можете успокоить. Теперь займемся твоим барьером, ми-и-илочка…
– Что?! – я вспыхнула и покосилась на ректора, прикрывшего ладонью рот. Он там смеется, что ли? Да какого гхарра тут вообще происходит? – Так мой отец… просил вас… выяснить это?!
Не верю. Не верю, что папа мог так со мной!.. Взять и опозорить перед ректором, перед куратором, перед язвой Граймсом? А если это выплывет наружу?
Да почти уверена, Фидж в коридоре уже развесил уши! И меня вечером ждет допрос с пристрастием и кусательной пыткой.
Королевский мастер – мошек ему плотоядных под заляпанный плащ! – красноречиво хмыкнул. Настолько красноречиво, что кончики моих ушей вспыхнули двумя сигнальными факелами. Вроде тех, какие зажигают в воздушной гавани, давая судам ориентир для приземления.
Вот тут-то я по достоинству оценила идею Керроу похитить меня посреди лекции. Гениальную, потрясающую. Жаль, ни гхарра не сработавшую.
Как затравленная россоха, я забегала глазами по просторному диагностическому кабинету. Поймала сочувствие в глазах рыженькой ассистентки, растерянность в прикушенных губах мисс Хендрик…
Взгляд упрямо магнитило к застывшей фигуре Рэдхэйвена, но я, сосредоточенно сопя, отводила его в противоположный угол. Там стоял стеклянный сервант, набитый какими-то серебряными шариками. Закрытый таким же защитным экраном, как у палаты Мюблиума.
Будь я сейчас получше сконцентрирована и не так обескуражена, обязательно спросила бы, что за ценность в этих блестящих безделушках.
– Мисс Ламберт, вернитесь на кушетку, – строго велел Граймс, и я осознала, что стою посреди комнаты и опасливо озираюсь.
Тьма! Желание сбежать огненной плетью обожгло живот. Я закашлялась, изо рта вырвался странный свистящий хрип.
– Займемся барьером, ми-илочка? – ехидно протянул док таким тоном, словно предлагал форменную непристойность.
– А? – ошалело вгляделась в серые глаза. Умные, проницательные. Все для себя уже решившие.
Причем тут вообще барьер? Да кому интересна причина его поломки?
Куда любопытнее причина, по которой папенька дошел до неприличной мысли, что по возвращении в академию я могу оказаться в положении! Варх!
А ведь мой отец достаточно разумный человек. Рациональный. Консервативный, конечно, и не большой фанат прогресса, чем его мама вечно попрекала… Но на коленке выводов обычно не делает.
Каким таким потаенным мыслям ухмылялся сейчас Рэдхэйвен – и думать не хотела. Но «проезжий целитель» явно догадывался, что подтолкнуло отца к поспешным умозаключениям.
Проклятье!
Все-таки чувствовалось, что папа не теоретик. Я вот с выводами не спешила. Мусолила непроверенные «факты» в голове всю ночь. Перебирала их даже во сне – старательно, упрямо, проснувшись к рассвету на сбившихся влажных простынях.
Утром в ванной рассматривала пожелтевшие синяки и отметины. Сверяла данные. Искала причинно-следственные связи, выдвигала адекватные гипотезы…
Потому что поторопиться с выводами может любой дурак. А жить с ними потом как?
Понятно ведь, что сны – это сны. И в них правды нет. А реальность – она всякой бывает. И в ней вполне могут найтись разумные объяснения синякам, ночевкам и новым сорочкам, перешитым из фермерских мешков.
Разумные. Объяснения. А не вот эта чушь, которая лезет в голову при одном взгляде на черноглазого мастера!
Я невольно потерла саднящую шею и позволила себе столкнуться непонимающим взглядом с Рэдхэйвеном. Тот едва заметно кивнул, уголок губ дрогнул в мимолетной улыбке. Всем своим невозмутимым видом напоминал о вердикте Граймса: что бы там ни навыдумывал папенька, аура моя сияет. Это успокаивать должно. Наверное.
– Барьером. Займемся, – тихонько просипела и заползла задом обратно на кушетку.
– Вот и умница, – похвалил док, сжимая мой затылок цепкой, как металлическая клешня, рукой.
Да гхаррово же копыто… Рэдхэйвен касался куда приятнее. Ласковее, ей Варху.
Я быстро, поверхностно задышала, пытаясь проглотить подступившую тошноту. Она уже в горле булькала, и вот только моего завтрака на полу и не хватало. Для полного унижения.
– Осторожнее, Граймс, – взвизгнула Хендрик и перехватила его запястье. – Одна из моих лучших учениц, а вы ей мозг в кисель превращаете!