Проклятое время (Недобрый час) (другой перевод)

Маркес Габриэль Гарсиа

Пришел хозяин цирка. Алькальд глянул на него в зеркало, предложил сесть, продолжая бриться. На директоре были рубашка в черную клетку, бриджи и краги, тонким стеком он ритмично постукивал себя по колену.

– На вас уже успела поступить жалоба, – сказал алькальд, снимая со щеки бритвой последние следы двухнедельных мучений. – Недавно, этим вечером.

– Какая жалоба?

– Вы посылаете детей воровать кошек.

– Это ложь, – сказал директор. – Мы действительно покупаем на вес всех кошек, которых нам приносят, и не спрашиваем, откуда их берут. Мы

кормим ими зверей.

– Прямо живых бросаете на растерзание?

– Ну что вы! – возмутился директор. – Это пробуждало бы в зверях хищные инстинкты.

Алькальд умылся и, вытирая лицо полотенцем, повернулся к нему. Только теперь он заметил, что у директора почти на всех пальцах кольца с цветными камешками.

– Вам следует придумать что-то другое, – сказал он. – Ловите кайманов, если хотите, или подбирайте рыбу – она дохнет в такую погоду. А живых кошек – ни-ни.

Директор цирка недоуменно поднял плечи и вышел вслед за алькальдом на улицу. Несмотря на трупное зловоние от коровы, застрявшей в зарослях на другом берегу, у дверей домов стояли и разговаривали мужчины.

– Эй, кумушки! – крикнул алькальд. – Чем языками чесать, собрались бы с силами да убрали корову! Это надо было сделать еще вчера вечером!

Группа мужчин подошла к нему.

– Плачу пятьдесят песо тому, кто в течение часа доставит мне в канцелярию ее рога! – громко пообещал алькальд.

На набережной поднялся гам. Там услышали слова алькальда, и теперь, с криками вызывая друг друга на состязание, торопливо отвязывали канаты и прыгали в лодки.

Алькальд, воодушевившись, удвоил сумму:

– Сто песо! По пятьдесят за рог!

Он потащил директора цирка к причалу. Они подождали, пока первые лодки достигли песчаных отмелей другого берега, и тогда алькальд с улыбкой повернулся к директору.

– Счастливый городок, – сказал он.

Директор цирка выразительно кивнул.

– Нам единственно не хватает порывов вроде этого, – продолжал алькальд. – Только от безделья люди начинают думать о всяких глупостях.

Мало-помалу вокруг них собрался кружок детей.

– Цирк вон там, – указал директор.

Алькальд потянул его за руку к площади.

– Что покажете? – спросил он.

– Все, – ответил директор. – Представление у нас большое и разнообразное, для детей и для взрослых.

– Этого мало, – сказал алькальд. – Надо еще, чтобы было по карману каждому.

– Мы учитываем и это, – заверил его директор.

Вместе они дошли до заброшенного пустыря за кинотеатром, где уже начали возводить шапито. Сумрачного вида мужчины и женщины вытаскивали из огромных, обитых узорчатой латунью сундуков декорации, разноцветное тряпье. Алькальд протискивался сквозь плотную толпу вслед за директором цирка, пожимая всем руки; ему почудилось вдруг, будто он среди жертв тонущего корабля.

Рослая, крепкая женщина с золотыми фиксами чуть ли не на всех зубах задержала руку алькальда в своей и принялась внимательно изучать его ладонь.

– В недалеком будущем с тобой произойдет нечто странное, – сказала она.

Алькальд

выдернул руку.

– Наверно, сын родится, – ответил он улыбаясь, не в силах подавить охватившую его дрожь.

Директор легонько ударил женщину стеком по плечу.

– Оставь лейтенанта в покое, – сказал он, не замедляя шага, и подтолкнул алькальда в ту сторону, где стояли клетки со зверями.

– Вы в это верите? – спросил он.

– Когда как, – ответил алькальд.

– А меня так и не убедили, – сказал директор. – Если часто сталкиваешься со всей этой фигней, начинаешь понимать, что играет роль только воля человека.

Алькальд взглянул на сонных от жары животных. Из клеток струились терпкие, горячие испарения, и в мерном дыхании зверей было что-то безнадежное. Директор пощекотал стеком нос леопарда, и тот скорчил жалобную гримасу.

– Как зовут? – спросил алькальд.

– Аристотель.

– Я о женщине, – пояснил алькальд.

– А! Ее мы зовем Кассандра, она знает, что всех ждет.

Выражение лица у алькальда стало отчаянным.

– Мне хотелось бы ее трахнуть, – сказал он.

– Это очень даже можно, – отозвался директор цирка.

Вдова Монтьель раздернула в спальне шторы и прошептала:

– Бедные люди!

Она навела порядок на ночном столике, убрала в выдвижной ящик четки и молитвенник и вытерла подошвы розовых домашних туфель о расстеленную перед кроватью шкуру ягуара. Потом обошла всю комнату и заперла на ключ туалетный столик, три дверцы застекленного шкафа и квадратный шкаф, на котором стояла гипсовая скульптурка святого Рафаила. После этого она заперла на ключ дверь комнаты.

Спускаясь по широкой лестнице из каменных плит, покрытых лабиринтами трещин, она думала о странной судьбе Росарио Монтеро. Когда вдова Монтьель увидела сквозь решетку балкона, как та, похожая на скромную, прилежную школьницу, которую приучили не смотреть по сторонам, обогнула угол и скрылась на набережной, ей показалось, будто закончилось нечто уже многие годы шедшее к завершению.

Внизу, на лестничном марше, ее встретили многоголосые звуки кипящего, будто деревенская ярмарка, патио. Прямо около лестницы стоял стол, на нем лежали завернутые в свежие листья сыры; чуть подальше, в открытой галерее, громоздились один на другом мешки соли и бурдюки с медом, а в глубине двора виднелась конюшня с мулами и лошадьми, где на балках висели седла и сбруя. Дом был пропитан запахом вьючных животных, мешавшимся с запахами дубильни и сахарозавода.

Вдова вошла в контору и поздоровалась с сидевшим за письменным столом сеньором Кармайклом. Он сверял количество денег с бухгалтерской книгой, отсчитывал и складывал пачками деньги. Когда вдова открыла выходившее на реку окно, яркий свет залил комнату, полную недорогих безделушек; здесь стояли большие кресла в серых чехлах, висело увеличенное фото Хосе Монтьеля с траурным бантом на рамке – было уже девять часов. Вдова почувствовала зловоние падали и только теперь на отмелях противоположного берега заметила лодки.