Проклятое время (Недобрый час) (другой перевод)
Шрифт:
Видя, что судья Аркадио ставит словарь на этажерку между запыленными томами почтово-телеграфных инструкций и уложений, телеграфист энергичным ударом закончил выстукивание телеграммы, а потом поднялся и подошел к судье, тасуя карты: ему не терпелось продемонстрировать модный фокус – угадывание трех карт. Однако судью Аркадио это совсем не интересовало.
– У меня очень много дел, – извинился он и вышел на пышущую жаром улицу.
Он знал, что еще нет одиннадцати и что сегодня, во вторник, как и в другие дни, надо куда-то девать эти бесконечные часы, которые решительно нечем было заполнить.
Но в суде его
– Не все граждане, что перетаскивают свои дома, – сокрушенно развел руками алькальд, – знают точно свое имя.
Искреннюю заботу о людях почувствовал судья в этих разведенных руках. Разрешить эту проблему было легко – следовало только назначить регистратора актов гражданского состояния. Еще больше облегчил дело секретарь, который сказал:
– Просто-напросто надо послать за ним – он уже год как назначен.
Несколько месяцев назад, когда алькальду сообщили, что назначен регистратор актов гражданского состояния, он запросил по междугородному телефону, как его встретить, и получил ответ: «Боевыми снарядами». Теперь таких указаний уже не поступало.
Он повернулся к секретарю, опустив руки в карманы:
– Печатайте послание.
Быстрый стрекот пишущей машинки внес в комнату суда атмосферу бурной деятельности, отнюдь не соответствовавшую настроению судьи Аркадио. Чувствуя внутри себя пустоту, он достал из кармана рубашки смятую сигарету и, перед тем как закурить, покатал ее между ладонями. Потом откинулся в кресле, оттянув до предела пружины, которыми спинка прикреплялась к сиденью, и вдруг с необыкновенной остротой ощутил полноту жизни. Судья Аркадио сначала выстроил фразу в уме, а уже потом медленно и важно изрек:
– Есть необходимость назначить также и уполномоченного от прокуратуры.
Вопреки ожиданиям судьи, алькальд отозвался не сразу. Он посмотрел на часы, но не увидел, сколько времени, а просто отметил про себя, что до обеда еще далеко. Когда он наконец заговорил, особого порыва в его тоне не слышалось: он не был знаком с юридической процедурой назначений.
– Назначение уполномоченного осуществляет муниципальный совет, – растолковал судья Аркадио. – Но в случае отсутствия совета и в период режима чрезвычайного положения вы лично имеете право назначать уполномоченного.
Не читая, лейтенант поставил подпись под письмом и горячо поддержал предложение судьи, однако секретарю процедура показалась этически сомнительной.
Судья Аркадио стоял на своем: речь идет о чрезвычайной процедуре в условиях чрезвычайного положения.
– Звучит внушительно, – сказал алькальд.
Он принялся обмахиваться фуражкой, будто веером; судья Аркадио увидел на его лбу розовый отпечаток околыша. По тому, как тот обмахивался, он понял, что алькальд о чем-то усиленно размышляет. Стряхнув отросшим желтым изогнутым ногтем мизинца пепел с сигареты, судья дожидался, что скажет алькальд.
– Вы не предложите достойного претендента? – спросил алькальд.
Было ясно, что вопрос обращен к секретарю.
– Претендент… – повторил судья, закрыв глаза.
– Я бы, будь моя воля, назначил человека, известного своей честностью, –
Судья поспешил загладить его бестактность.
– Ну, это-то очевидно, – сказал он, глядя то на одного, то на другого собеседника.
– Кого, например? – спросил алькальд.
– Сразу так никто не приходит в голову, – в раздумье ответил судья Аркадио.
Алькальд направился к двери.
– Поручаю вам подумать над этим, – сказал он судье. – Когда разделаемся с наводнением, займемся впрямую этим вопросом.
Секретарь, который сидел, согнувшись над пишущей машинкой, выпрямился только тогда, когда стук подошв алькальда совсем затих.
– Да он, по-моему, спятил, – заговорил секретарь. – Полтора года назад тогдашнему уполномоченному размозжили прикладами голову, а теперь он просит подумать, кого бы еще «осчастливить».
Судья Аркадио резко вскочил на ноги.
– Все, я ухожу, – сказал он. – Не хочу, чтобы ты отравил мне обед своей чернушной болтовней.
В наступившем полдне, когда он вышел на улицу, чувствовалось нечто зловещее. Суеверный по природе, секретарь это почувствовал тоже. Когда он навешивал на дверь замок, ему примстилось, будто он совершает что-то запретное. Он нагнал в дверях почты судью Аркадио, которому захотелось узнать, нельзя ли фокус с тремя картами применить в покере. Телеграфист отказался раскрыть секрет фокуса и согласился только показывать его до тех пор, пока судья Аркадио сам его не поймет. Секретарь смотрел тоже и наконец догадался, в чем дело, а судья Аркадио ни разу даже не взглянул на три карты: он был уверен, что это те самые, какие он назвал, и что именно их телеграфист не глядя вытаскивает из колоды и отдает ему.
– Волшебство, – заявил телеграфист.
Судья Аркадио подумал, что надо, пожалуй, перейти на другую сторону улицы. Решившись на это, он схватил секретаря за локоть и потянул, словно заставил погрузиться вместе с собой в лаву расплавленного стекла, из которой они вынырнули в тень тротуара. Секретарь объяснил ему фокус. Оказалось, все так просто, что судья Аркадио почувствовал себя обманутым.
Они шли, не общаясь какое-то время.
– Разумеется, вы не собрали сведения? – спросил вдруг нервно судья.
Секретарь смешался, не сразу поняв, о чем идет речь.
– Задача очень трудна, – ответил наконец он. – Большинство анонимок срывают еще затемно.
– И этот бездарный фокус я тоже не понимаю, – сказал судья Аркадио. – Клеветнические листки, которые никто не читает, не нарушили бы мой сон.
– Суть тут в другом, – сказал секретарь, останавливаясь у своего дома. – Спать людям мешают не сами листки, а панический страх в ожидании разоблачения перед близкими и всем городком.
Хотя сведения, собранные секретарем, были далеко не полными, у судьи Аркадио они вызвали интерес. Он записал все, с именами и подробностями – одиннадцать случаев за семь дней. Ничего общего между одиннадцатью именами не было. По мнению тех, кто видел листки, они были написаны кистью, синими чернилами. Буквы были печатные, и заглавные перемешаны со строчными, будто писал ребенок. Орфографические ошибки были так абсурдны, что казались намеренными. Никаких тайн листки не раскрывали – все, что в них сообщалось, давно уже знали все. Он перебирал в уме все мыслимые и немыслимые догадки, и тут его окликнул сириец Мойсес из своей лавки: