Проклятое время (Недобрый час) (другой перевод)
Шрифт:
С закрытыми глазами, она пошла в конец коридора и, вернувшись, очень аккуратно повесила платок на подлокотник шезлонга. Когда она села перед падре Анхелем, ему почудилось, будто она помолодела на несколько лет.
– Падре, – ровным голосом сказала вдова, – мне нужна ваша помощь.
Падре Анхель сунул требник в карман.
– Я готов вас выслушать.
– Речь снова пойдет о моем сыне, Роберто Асисе.
Роберто Асис нарушил обещание жене забыть об анонимке и, сделав вид, что уехал до субботы, неожиданно возвратился вчера вечером и до рассвета просидел в темноте комнаты, поджидая
Падре Анхель ошеломленно ее выслушал.
– Но для этого нет никаких оснований, – сказал он.
– Вы не знаете Асисов, падре, – ответила вдова. – Их воображение – настоящая преисподняя.
– Ребекка знает, что я думаю о листках, – сказал он, – но, если хотите, я могу поговорить и с вашим сыном.
– Ни в коем случае, – сказала вдова. – Это подольет масла в огонь. Вот если бы вы коснулись листков в воскресной проповеди – это, я уверена, заставило бы Роберто задуматься.
Падре Анхель только развел руками.
– Это никак невозможно! – воскликнул он. – Нельзя придавать важность неважным вещам.
– Нет ничего важнее, чем предупредить преступление.
– Вы думаете, может дойти и до этого?
– Я уверена, – и думаю, что мне одной не под силу предотвратить его.
Они сели за стол. Босая служанка принесла рис с фасолью, тушеные овощи и блюдо фрикаделек в густом коричневом соусе. Падре молча принялся за еду. Жгучий перец, глубокое молчание дома и растерянность, переполнявшая в этот миг его сердце, вновь перенесли падре в голую комнатушку начинающего священника в знойном полудне Макондо. Именно в такой день, пыльный и душный, он отказался отпевать самоубийцу, которого жестокосердые жители Макондо не хотели предать земле. Он расстегнул воротник сутаны.
– Хорошо, – сказал он вдове. – Постарайтесь тогда, чтобы Роберто Асис не пропустил воскресной мессы. Вдова Асис заверила его, что будут все.
Чета Хиральдо никогда не спала во время сиесты, в этот день они занимались чтением рассказа Диккенса. Доктор лежал на внутренней террасе, отгороженной от патио решеткой, в гамаке и слушал, заложив руки за голову, а жена с книгой на коленях сидела в кресле, и за спиной у нее в ромбах света пламенела герань. Читала она бегло и бесстрастно, не меняя при этом позы, и подняла голову, только когда закончила. Она так и осталась сидеть с раскрытой книгой на коленях, в то время как ее муж умывался под краном. Духота предвещала бурю.
– Длинноват рассказ? – спросила она после молчаливого раздумья.
Точным движением, усвоенным в операционной, доктор поднял голову из-под крана.
– Называется коротким романом, – ответил он, глядясь в зеркало и намазывая волосы бриллиантином, – но я бы его назвал длинным рассказом.
И, продолжая мазать волосы, закончил:
– А критики, наверно, назвали бы коротким рассказом, только слишком растянутым.
Жена помогла ему одеться в белый полотняный костюм. Ее можно было принять за старшую сестру – по сдержанной преданности, с которой она прислуживала ему, по холодности взгляда, старившего ее. Перед тем как выйти, доктор Хиральдо показал жене список визитов – на случай, если кому-нибудь потребуется неотложная помощь, – и передвинул
На улице стоял звон от зноя. Доктор Хиральдо перешел на теневую сторону. Его не покидало ощущение, что, несмотря на духоту, дождя к вечеру не будет. Стрекот цикад лишь подчеркивал безлюдность набережной. Корова, снятая с мели и унесенная течением, унесла с собой запах падали и оставила странную пустоту в воздухе.
Его окликнул телеграфист из окна гостиницы:
– Получили телеграмму?
Но доктор Хиральдо ничего не знал о телеграмме.
– «Сообщите условия поставки», подпись – «Аркофан», – отбарабанил телеграфист по памяти.
Они вместе пошли на почту. Врач писал ответ, телеграфиста тянуло в сон, он клевал носом.
– Речь о соляной кислоте, – без особой убежденности, что ему поверят, разъяснил врач.
И наперекор предчувствию, будто в утешение добавил:
– Может, вечером все-таки пойдет дождь.
Пока телеграфист подсчитывал слова, доктор забыл о нем – его внимание приковала к себе открытая толстая книга рядом с телеграфным ключом. Он спросил, не роман ли это.
– Роман Виктора Гюго «Отверженные», – стуча ключом, отозвался телеграфист и, проштемпелевав копию телеграммы, взял книгу и подошел с ней к барьеру. – Думаю, до декабря нам хватит этого романа.
Уже несколько лет, доктор Хиральдо это знал, телеграфист в свободное время передает по аппарату стихи телеграфистке в Сан-Бернардо-дель-Вьенто. Но доктор не мог представить, что он целые романы ей выстукивает.
– О, это слишком серьезное, – сказал врач, листая захватанный том, будивший в нем смутные переживания полузабытого отрочества. – Больше бы подошел Александр Дюма.
– Ей нравится Гюго, – ответил телеграфист.
– А ты уже с ней познакомился?
Телеграфист отрицательно покачал головой:
– Это не имеет значения: я узнал бы ее в любой части света по подпрыгивающему «эр».
Как всегда, доктор Хиральдо выкроил час для дона Сабаса. Тот, прикрытый ниже пояса полотенцем, лежал в изнеможении на кровати.
– Ну как карамельки? – спросил доктор.
– Жарко очень, – пожаловался дон Сабас и, чтобы удобней было смотреть на врача, перевернул на бок свое огромное женоподобное тело. – Укол я себе сделал после обеда.
Доктор Хиральдо открыл чемоданчик на специально приготовленном столике у окна. Из патио доносился стрекот цикад, в комнате было как в теплице. Слабой струйкой дон Сабас помочился в утку. Когда доктор набрал янтарной жидкости в пробирку для анализа, на душе у больного стало легче. Наблюдая, как врач делает анализ, он сказал:
– Вы уж постарайтесь, доктор, не хочется умереть, не узнав, чем кончится эта история.
Доктор Хиральдо бросил в пробирку голубую таблетку.
– Какая история?
– Да с этими анонимками.
Пока доктор нагревал пробирку на спиртовке, дон Сабас не отрывал от него заискивающего взгляда. Доктор понюхал. Бесцветные глаза больного смотрели на него вопросительно.
– Анализ хороший, – сказал врач, выливая содержимое пробирки в утку, а потом испытующе посмотрел на дона Сабаса. – И вас беспокоит эта чушь?