Проклятое время (Недобрый час) (другой перевод)

Маркес Габриэль Гарсиа

– В таком случае, – отозвалась она, стряхивая с себя дурное воспоминание, – он, может быть, зайдет к вам во второй половине дня.

И, меняя тему, с ясной улыбкой спросила:

– Вы говорили с моим кумом Сабасом?

Сеньор Кармайкл утвердительно кивнул головой.

Да, в пятницу и субботу он прощупывал дона Сабаса, пытаясь выяснить, как бы тот реагировал на распродажу наследства Хосе Монтьеля. Дон Сабас – такое осталось у сеньора Кармайкла впечатление – судя по всему, не против покупки.

Вдова выслушала это, не обнаруживая

никаких признаков нетерпения. Если не в ближайшую среду, то в следующую, со спокойной рассудительностью допускала она, но все равно еще до того, как кончится октябрь, она обязательно уедет.

Стремительным движением левой руки алькальд вырвал из кобуры револьвер. Все мышцы его тела были напряжены готовностью к выстрелу, когда, проснувшись окончательно, он узнал судью Аркадио.

– Мудило грешный!

Судья Аркадио остолбенел.

– Чтобы больше этого не было! – крикнул алькальд и, засунув револьвер обратно, опять повалился в брезентовый шезлонг. – Когда я сплю, слух у меня еще острей!

– Но дверь была открыта, – сказал судья.

Алькальд забыл запереть ее, когда возвращался на рассвете. Он настолько утомился тогда, что, плюхнувшись в шезлонг, тут же заснул.

– Который час?

– Скоро двенадцать, – ответил судья Аркадио дрогнувшим голосом.

– До смерти спать хочется, – пожаловался алькальд.

Когда он, потягиваясь, широко зевнул, ему показалось, будто время стоит на месте. Несмотря на все его старания, несмотря на все бессонные ночи, анонимки по-прежнему появлялись. Этим утром он увидел бумажку на двери своей спальни: «Лейтенант, не стреляйте из пушек по воробьям!» На улицах говорили вслух, что листки расклеивают для развлечения сами патрульные. Городок – алькальд был в этом уверен – надрывал животы со смеху.

– Просыпайтесь – сказал судья Аркадио, – перекусим что-нибудь.

Но алькальд голода не чувствовал, он хотел поспать еще часок и принять ванну, тогда как судья Аркадио, выбритый, свежий, уже возвращался домой обедать. Проходя мимо дома алькальда и видя, что дверь открыта, он зашел попросить для себя пропуск, чтобы иметь возможность ходить по улицам после наступления комендантского часа.

Алькальд сразу сказал:

– Нет. – И наставительно добавил отеческим тоном: – Вам приличней и спокойней спать у себя дома.

Судья Аркадио закурил сигарету и остановил взгляд на пламени спички, не зная, что сказать в ответ, подавляя обиду в себе.

– Не обижайтесь, – продолжал алькальд. – Честное слово, я был бы рад ложиться в восемь вечера.

– Кто в этом сомневается? – сказал, не скрывая иронии, судья. И добавил: – Только этого мне не хватало – нового папаши в тридцать пять лет.

Он отвернулся и стал смотреть в небо, готовое пролиться дождем. Алькальд упорно молчал. Потом резко окликнул:

– Судья!

Судья Аркадио повернулся к нему, и их взгляды встретились.

– Я вам не дам пропуска. Понятно?

Судья прикусил сигарету

и хотел было что-то сказать, но промолчал.

Алькальд слушал, как он медленно спускается по лестнице, и вдруг крикнул:

– Судья!

Ответа не последовало.

– Мы остаемся друзьями! – крикнул алькальд.

Он не получил ответа и на этот раз.

Алькальд стоял, перегнувшись через перила, и ждал ответа судьи Аркадио, пока не закрылась наружная дверь и он не остался опять наедине со своими воспоминаниями. Уже не пытаясь заснуть, он мучился от бессонницы. Он застрял, увяз в этом городке, и теперь, спустя много лет после того, как он взял его судьбы в свои руки, городок этот по-прежнему оставался далеким и непостижимым. В то утро, когда со старым, обвязанным веревками картонным чемоданом и приказом подчинить себе городок любой ценой он сошел, воровато озираясь, на берег, ужас испытывал он сам. Единственной его надеждой было письмо к неведомому стороннику правительства, который, как его предупредили, будет сидеть на другой день в трусах у дверей рисовой сушилки. Благодаря его советам и беспощадности трех наемных убийц, прибывших в городок тем же баркасом, цель была достигнута. Сегодня, однако, хотя он и не замечал невидимой паутины, которой его оплело время, достаточно было бы одного мгновенного озарения – и он бы задумался над тем, кто же кого на самом деле себе подчинил.

У двери балкона, под хлеставший дождь, он все-таки продремал с открытыми глазами до начала пятого. Потом встал, умылся, надел военную форму и спустился в гостиницу поесть.

После обычной проверки в полицейской казарме он вдруг нашел себя стоящим на каком-то углу, с руками в карманах, в размышлениях, чем бы еще заняться.

Вечерело, когда он, по-прежнему держа руки в карманах, вошел в бильярдную. Хозяин приветствовал его из глубины пустого заведения, но алькальд не удостоил его ответом.

– Бутылку минералки, – сказал он.

Хозяин с грохотом сдвинул бутылки в ящике со льдом.

– Если вас прооперируют, – пошутил хозяин бильярдной, – то станет видно, что в вашей печени полно пузырьков.

Алькальд посмотрел на стакан, сделал глоток, рыгнул, да так и остался сидеть, облокотившись на стойку, не отрывая глаз от стакана, и рыгнул снова. На площади не было видно ни души.

– Почему так пусто? – спросил алькальд.

– Сегодня воскресенье, – напомнил хозяин.

– А-а!

Он положил на стойку монету и не попрощавшись вышел. На углу площади кто-то, волочивший ноги, словно огромный хвост по земле, пробормотал что-то непонятное, и только чуть позже алькальд начал осмысливать произнесенное. Охваченный смутной тревогой, он снова зашагал к полицейским казармам, в несколько прыжков поднялся по ступенькам и вошел внутрь, не обращая внимания на толпящийся в дверях народ.

Навстречу ему шагнул полицейский. Он протянул алькальду бумагу, и тому достаточно было беглого взгляда, чтобы понять, о чем идет речь.