Проклятые в раю
Шрифт:
— У вас не было к нему ненависти? К Кахахаваи?
— Нет же! Я ни к кому не испытываю ненависти. И потом, страх это проявление ненависти, а я не боялся этого черного ублюдка. Мне он был не нужен... я его не боялся.
— Значит Томми его допрашивал, а он не сознавался. Дикон... что, черт возьми, на самом деле случилось в том доме?
Джоунс пожал плечами. Странно было наблюдать, как хорошо одетый банкир напился до превращения в просоленного моряка, разглагольствующего о своих расистских взглядах.
— Мэсси о чем-то спросил его,
— И что потом?
Он снова пожал плечами.
— Я пристрелил ублюдка.
— Вы его пристрелили?
— Я, черт возьми. В точности под левый сосок. Он упал назад, и дело было сделано.
— Вы хоть понимали, что делали?
— Да, я знал, что делаю. И, ясное дело, понял, что все пошло наперекосяк. Мы здорово вляпались и понимали это.
— Где были миссис Фортескью и Лорд, когда прозвучал выстрел?
— Они были на улице. И прибежали, когда услышали выстрел.
— Как вела себя старушка?
— Чуть в штаны не наложила. Подбежала к Томми и обняла его. Она его обожала.
Он сказал мне, что это была его «дурацкая идея» положить тело в ванну, что сестра Талии Хелен бросила пистолет в зыбучие пески где-то на пляже. Я спросил, сохранил ли он тетрадь с вырезками из газет, и он ответил, что да и что он, случается, достает ее, чтобы доказать, что «когда-то был знаменитым».
— Забавно, — сказал он. Тряхнул головой. — Первый человек, которого я убил.
— И как вы себя чувствуете?
— Сейчас что ли? Как и тогда.
— И как же?
Он пожал плечами.
— Слез я не лил.
И он глотнул скотча.
Через несколько лет, узнав, что Джоунс умер, я тоже не стал лить слез.
Чанг Апана был ранен в дорожном происшествии в том же 1932 году, сбивший его водитель скрылся. Это наконец заставило Чанга уйти в отставку из полиции Гонолулу, хотя он продолжал работать в частной службе безопасности почти до самой своей смерти в ноябре 1934 года. В последний путь великого детектива провожало множество высокопоставленных лиц и оркестр отеля «Ройял Гавайен», во всем мире появились некрологи, отдавая последнюю дань уважения «настоящему Чарли Чану».
Когда в 1980 году мы с женой приехали на Оаху, чтобы присутствовать в Перл-Харборе на мемориальном чествовании на военном корабле США «Аризона», я отправился поискать могилу Чанга на кладбище Маноа и нашел ее заросшей диким виноградом и сорняком. Я очистил скромную плиту и повесил на камень гирлянду цветов.
Изабелла тоже умерла на Оаху, но похоронена на Лонг-Айленде. В 1937 году она вышла замуж за юриста, который тоже стал морским офицером и, по иронии судьбы, также был направлен в Перл-Харбор, что означало переезд туда и Изабеллы. Наше знакомство тогда не оборвалось, и она написала мне очень теплое, забавное письмо в связи со своим возвращением в Гонолулу и призналась, что возила мужа на «наш пляж», но не рассказала ему его истории. Письмо было датировано третьим декабря 1941 года. Я получил его через неделю после того, как японцы напали на Перл-Харбор, она стала одной из жертв среди гражданского населения, но ее трехлетний сын, второе имя которого
Мы поддерживаем с ним отношения.
Кларенс Дэрроу больше уже ни разу не взялся за крупное дело. Я помогал ему в небольших делах, тогда же в тридцать втором, но он не смог осуществить свою мечту вернуться к полноценной практике. Напряжение дела Мэсси сказалось на его здоровье, что заставило Руби вмешаться, хотя он и съездил вместе с Руби в Вашингтон, округ Колумбия, чтобы по приказу Рузвельта выполнить там кое-какую работу. Президент допустил промашку, ошибочно посчитав, что старый радикал механически поддержит любую программу Нового курса.
Мы встречались у него на квартире в Гайд-парке, и Дэрроу продолжал убеждать меня уйти из полицейского управления Чикаго. И в декабре тридцать второго я последовал его совету, к чему меня подтолкнули некоторые внешние обстоятельства, и открыл детективное агентство.
К. Д. написал дополнительную главу к своей биографии, которую посвятил делу Мэсси. И когда он показал ее мне, чтобы узнать мое мнение, я выложил начистоту, что она весьма отдаленно напоминает то, что случилось.
В своей обычной мягкой манере он напомнил мне, что по-прежнему несет ответственность за своих клиентов, не может нарушить юридическую тайну или выставить их в дурном свете.
— Кроме того, — сказал он, глядя на меня поверх очков для чтения, в золотой оправе, — автобиографии никогда полностью не соответствуют истине. Никто не способен правильно бросить на себя взгляд со стороны. Каждый факт окрашен воображением и мечтой.
А я сказал К. Д., что если бы когда-нибудь описал свою жизнь, то рассказал бы все в точности... только я, мол, не писатель и не решусь на такое.
Он засмеялся.
— Учитывая чудесную, ужасную жизнь, которую ты ведешь, сынок, ты решишься, как некоторые сидящие перед тобой старики, написать мемуары. Потому что это единственное, что тебе стоит рассказать, и ты не сможешь праздно сидеть в тишине и ждать, когда наступит ночь.
Он умер 13 марта 1938 года. Вместе с его сыном Полом мы развеяли его прах над лагуной Джексон-парка.
Когда мы пришли на торжественную церемонию на «Аризону» и стояли на палубе этого до странности современного осевшего белого сооружения, размышляя о прерванных жизнях покоящихся внизу парней, моя жена сказала:
— Ты, наверное, очень волнуешься, оказавшись здесь.
— Да.
— Я имею в виду, что ты служил на Тихом океане, и все остальное.
Вполне естественное предположение с ее стороны — я служил на флоте.
— Это другие воспоминания, — сказал я.
— Какие другие воспоминания?
— Я был здесь до войны.
— Правда?
— Разве я никогда не говорил об этом? Дело, которое вел Кларенс Дэрроу.
Она скептически улыбнулась.
— Ты знал Кларенса Дэрроу?
— Конечно. Ты никогда не задумывалась, почему Гавайи так поздно стали штатом?
Так я и повез ее во взятом напрокат автомобиле, ведя экскурсию, которую не проведет ни один экскурсовод. Пали стояла на месте, естественно, как и Дыхало кита. И соседний пляж, который загорелось увидеть моей жене.