Проклятые
Шрифт:
— Мэ-э-эт…
Открылась дверь и в комнату вошла Куртни. Увидев корчившуюся в нервном припадке девушку, она бросила взгляд на экран. Метнувшись к телевизору, Куртни выключила его и схватила за плечи Кэрол.
— Успокойся! Слышишь меня, успокойся! Тебе нельзя! — женщина вырвала у нее из ее рук фотографию и влепила девушке пару сильных пощечин. Кэрол затряслась в рыданиях.
— Как больно… Господи, как больно… — закричала она, прижимая крепко сжатые кулаки к груди и пытаясь согнуться пополам. Куртни испугалась, что у нее схватило сердце, но потом поняла, что она имела в виду другую боль.
Подняв Кэрол, она потащила ее в ванную и сунула ее голову под струю воды. Девушка испуганно вскрикнула и отшатнулась назад, перестав рыдать. Куртни прижала ее к груди и погладила по затылку.
— Тс-с-с, моя хорошая, успокойся, я с тобой. Больно, я знаю. Это пройдет, обязательно пройдет. Быстрее, чем ты думаешь. Успокойся.
— Куртни… можно я поплачу? Пожалуйста, я хочу поплакать, позволь мне. Иначе я умру, — простонала Кэрол.
— Хорошо, девочка, поплачь. Поплачь, моя милая. Не держи в себе, это намного хуже. Выплесни все, выпусти свою боль, тебе станет легче.
Выйдя из ванной, они сели на кровать и крепко обнялись. Прижавшись к груди Куртни, Кэрол долго и безутешно плакала. На пороге появился взволнованный Рэй, но Куртни качнула головой, приказывая ему уйти. Поколебавшись, он оторвал от Кэрол вдруг налившиеся слезами глаза и, отступив назад, бесшумно прикрыл дверь.
Постепенно Кэрол успокоилась. Куртни помогла ей раздеться и уложила в постель. На всякий случай, она дала девушке выпить успокоительное.
Та не возражала, полностью обессилев от слез. Она не чувствовала больше боли. Вообще ничего не чувствовала, кроме опустошенного онемевшего сердца. Ничего ее больше не интересовало. Было все равно.
Что происходит сейчас, что будет потом — все равно. Она почувствовала себя мертвой.
Что-то умерло у нее внутри, что-то очень важное.
Увидев, как Куртни сложила в коробку статуэтки, кассету и фотографии, Кэрол встрепенулась и подскочила.
— Нет, не забирай!
— Тебе эти вещи ни к чему, Кэрол, — строго сказала Куртни, взяв коробку на руки. — Я не хочу, чтобы смотрела на них и убивалась. Так нельзя. Не усугубляй свои страдания, не рискуй здоровьем, за которое ты так тяжело боролась. Тебе нельзя нервничать. Пожалей себя.
— Отдай, Куртни! Пожалуйста! Для меня нет ничего дороже!
— Нет, Кэрол. Не проси. Я не позволю тебе вредить себе.
— Не выбрасывай, я буду больше страдать, если потеряю все это. Это все, что осталось у меня от Мэтта.
— Я не выброшу. Я верну тебе их, когда посчитаю, что это уже можно сделать. Когда ты перестанешь страдать, когда все притупится и забудется.
— Не забудется, — с отчаянием отозвалась Кэрол.
— Хорошо, когда ты перестанешь биться в истериках при виде всего этого, — Куртни кивнула на коробку. — А пока я буду бережно хранить это у себя. Не волнуйся, я обещаю тебе, что верну все в целости и сохранности. А теперь постарайся уснуть.
— Я хочу съездить к нему… на могилу, — с трудом заставила себя выговорить это страшное слово Кэрол.
— Этого еще не хватало! Добить себя хочешь? Съездишь, но позже. Не сейчас, — отрезала Куртни. — Спи и ни о чем не думай. Вернее, подумай о себе. Забудь обо всем, кроме того, что тебе нужно восстанавливать свое здоровье, набираться
«Жить дальше? — думала Кэрол, когда Куртни ушла. — Как? И зачем? Для чего? Ради чего? Ради новых несчастий, смертей и страданий? Ждать, когда они закончатся? Ждать, когда плохое сменится хорошим, ждать покоя и счастья, которые просто обязаны когда-нибудь прийти на смену поражениям и боли, ждать, когда судьба сменит гнев на милость, сжалится и станет более ласковой? Мэтт тоже ждал и тоже надеялся…».
Страшно. Как страшно жить дальше. Как она боялась и ненавидела свою жизнь. Всегда, с самого раннего детства. Глупо надеяться, что что-то изменится. Ничего не изменится. Никогда.
Поднявшись с постели, Кэрол открыла ящик письменного стола и достала оттуда маленькую, обтянутую бархатом коробочку. Вернувшись в кровать, она приподняла крышечку коробочки и посмотрела на лежащий на мягкой подушечке медальончик на серебряной, потемневшей от времени цепочке, которую подарила на Рождество Эмми. Вынув медальон из коробочки, Кэрол с улыбкой положила его на ладонь. Под потускневшей пластмассовой крышечкой, покрытой царапинами, лежал высушенный много лет назад цветок сирени. Кэрол не помнила, как выглядела старушка Мадлен, забыла ее лицо и голос, но в ее памяти навсегда остались слова, сказанные однажды няней, смастерившей для нее этот талисман.
«Никогда не снимай его. Цветок твоей Спасительницы убережет тебя от смерти».
И Кэрол действительно много лет его носила. И только переехав в дом Куртни и Рэя и почувствовав себя в безопасности, она положила медальон в эту коробочку и никогда больше не надевала.
Кэрол прижалась на мгновение губами к теплой пластмассе и повесила талисман на шею. Завтра она попросит Рэя отнести талисман к мастеру, чтобы тот вынул цветочек из циферблата от детских часиков и залил прозрачным каучуком, как-нибудь красиво оформил, почистил цепочку. А циферблат она будет хранить в коробочке, как память о Мадлен.
Она снова будет носить свой талисман, превратив его в оригинальное красивое украшение. Пусть, это обыкновенный цветок сирени, который никак не может влиять на ее судьбу, ни защищать, ни уберегать от беды, пусть. Может быть, он просто согреет ее сердце. В этом цветочке была заключена любовь и тепло Мадлен, которой давно уже нет на этом свете. Она умерла, а ее любовь осталась, в этом цветочке. И, кто знает, может ее любовь действительно защитит, отведет беду. Кэрол верила в это. Хотела верить. Потому что страх и отчаяние сжимали ее сердце… или, по крайней мере, то, что от него осталось.
Рэй сопротивлялся целых две недели, не уступая мольбам Кэрол отвезти ее на могилу Мэтта. Но, в конце концов, сломался и, очень сомневаясь в правильности своего поступка, украдкой от Куртни повез девушку на кладбище. Просить Куртни было бесполезно, Кэрол об этом знала, а вот Рэя — нет. Этот человек почти не умел отказывать, когда его о чем-либо просили. И если бы он не боялся, что визит на кладбище может навредить здоровью Кэрол и ее психическому состоянию, он давно бы уже уступил ее просьбам. Но выражение муки и смертельной тоски, с которыми она не него смотрела, стали для него невыносимыми, и он сдался.