Проклятый город. Однажды случится ужасное...

Ботти Лоран

Боковым зрением он уловил еще одно слабое движение и, обернувшись, увидел, что к нему скользит второй призрак, третий, четвертый… Медленно и неслышно, словно немые ноты какой-то печальной мелодии, они поочередно приближались к Бастиану и постепенно рассаживались рядом с ним вокруг пентакля.

Слезы катились по щекам Бастиана, но он их почти не замечал — они приходили из ниоткуда, из какой-то глубокой, до сих пор неисследованной бездны в глубине его души. Или, может быть, трагедия детей из Лавилль-Сен-Жур затрагивала всех, кто с ней сталкивался?.. Но, во всяком случае, Бастиан понимал одно: он был уже не один… совсем не один! Сыновья и дочери тумана пришли, чтобы

помочь ему, распахнуть ему объятия, признать его одним из своих. Теперь можно было начинать сеанс.

Бокал снова ощутимо дрогнул. Бастиан машинально провел рукой по лицу и, обнаружив слезы, удивился. Затем громко и решительно произнес:

— Дух, ты здесь?

Бокал повернулся.

ДА

— Кто ты?

Бокал снова повернулся и уже сдвинулся к букве П, как вдруг…

НЕТ

Как и в прошлый раз, дух явился не один. Следом за ним появился другой дух — ему враждебный.

Туманный ореол вокруг магического круга задрожал, и Бастиану показалось, что он различает искаженные гневом лица, раскрытые в немом протестующем крике рты…

— КТО ТЫ? — закричал мальчик.

Бокал находился во власти двух враждующих сил — одна из них хотела указать на какую-то букву, другая стремилась повернуть бокал к квадратику с надписью НЕТ.

Белые тени вновь сплотились в единое целое, превратившееся в сгусток праведного гнева. И вдруг все одновременно закричали. Да, на этот раз Бастиан услышал этот крик, в котором слились сотни голосов: он прозвучал не только в его ушах, но потряс все его существо. Яростный вопль звучал и звучал, не умолкая. И вдруг, в тот момент, когда бокал застыл возле квадратика с надписью НЕТ, четыре буквы взлетели в воздух, а затем опустились прямо в центр пентакля, образуя слово

ПАПА

В глазах Бастиана потемнело. Бокал разлетелся на мелкие осколки. Белые тени застыли, как будто никогда не двигались с места, их гневный вопль перешел в тихую протяжную жалобу, потом послышался отчаянный вздох. Затем наступила тишина.

Бастиан смотрел на бумажные квадратики, смешавшиеся с осколками стекла, которые в отблесках свечи казались красными — красными, как его эмоции, его отчаяние от этой невыносимой истины. В последнюю минуту перед тем, как потерять сознание, он услышал голос существа, склонившегося над ним, точно фея из сказки — над колыбелью новорожденного. Лицо этого существа было расплывчатым белым пятном — без кожи, носа и губ, и оно повторяло раз за разом давно знакомые слова:

— Однажды случится ужасное…

Глава 57

Забрать сына и уехать… забрать сына и уехать… забрать…

ОСТАНОВИСЬ!

Одри закрыла глаза, пытаясь упокоиться. Но тщетно: больше ни одна идея не приходила ей на ум после визита в «Гектикон». После того как она увидела Жоса, входящего в здание фирмы, и после того как безуспешно попыталась найти этому приемлемое объяснение — может быть, он оказывал фирме юридические услуги или что-то в этом роде?.. — ужасная логика происходящего стала понемногу проясняться: Клеанс Рошфор прекрасно знала ситуацию Одри; Клеанс Рошфор почти открытым текстом угрожала ей; Жос был знаком с Клеанс Рошфор; Жос не любил своего сына; Жос был готов на все, чтобы навредить своей бывшей жене; Жос, или Антуан, или они оба, или кто-то еще, кто был с ними связан, наблюдал(и) за окнами ее квартиры накануне вечером, а возможно, и следил(и) за ней все последние дни… Как все эти гипотезы объединились в аксиому? Одри этого не знала, но сейчас это было неважно: так

или иначе, все разрозненные события имели какой-то общий подтекст. Не в силах придумать другой выход, она после беспорядочного кружения по городу и фальшиво-бодрого сообщения, оставленного на автоответчике Ле Гаррека, все же подъехала к школе Давида. У нее не было выбора: несмотря на риск судебного преследования, она все же должна забрать сына к себе, чтобы защитить его в случае необходимости. И тем временем обдумать, что делать дальше.

Она посмотрела в зеркало заднего вида — уже в сотый раз. Никого. Хотя из-за тумана в этом не было полной уверенности…

Проклиная себя за неодолимый страх, с которым ей никак не удавалось справиться, Одри вышла из машины и направилась к портику, окрашенному в жизнерадостный голубой цвет, по верху которого шла надпись: «Начальная школа „Под крылом ангела“». Войдя, Одри ощутила укол в сердце из-за того, что не смогла проводить сюда Давида на его первое занятие в Лавилль-Сен-Жур и даже ни разу не переступала порог вестибюля, вдоль одной стены которого стояли разноцветные шкафчики, а на остальных висели детские рисунки.

Одри стала искать кабинет директора, одновременно пытаясь выровнять учащенное дыхание и хоть немного унять панику, заглушающую любые доводы разума. Оказавшись перед дверью приемной, она глубоко вздохнула, перед тем как войти, а затем, стараясь улыбаться как можно более непринужденно, спокойным голосом объяснила секретарше, что некое неотложное семейное дело требует того, чтобы она забрала Давида с собой, как только кончится текущий урок. Секретарша выслушала ее с вежливой улыбкой, приличествующей обстоятельствам, однако во взгляде ее промелькнуло нечто похожее на недоверие. В конце концов она направила Одри к директору.

Им оказался толстяк с поросячьими глазками, в которых не было ни малейшей приветливости; директор школы сидел за столом, абсолютно не соответствующим его габаритам. Он как-то не очень вписывался в комнату, где все, казалось, было призвано вызывать родительское умиление: здесь, как и в вестибюле, на стенах висели детские рисунки, яркие постеры, костюмы для недавно закончившегося Хеллоуина, а на стеллажах теснились всевозможные детские поделки. Контраст между кабинетом и его владельцем был настолько разителен, что вызвал у Одри почти болезненное ощущение. Она села, тщетно пытаясь преодолеть дискомфорт.

— Могу я узнать, какие обстоятельства побуждают вас забрать Давида с уроков? — спросил директор школы, когда Одри коротко повторила ему все, что уже сказала секретарше.

— Я…

Одри осеклась: она даже не придумала ни одной правдоподобной версии, полагая, что слов «неотложное семейное дело» будет достаточно.

— Мой брат серьезно болен — возможно, ему недолго осталось жить… Я хочу на пару дней увезти Давида, чтобы он смог с ним попрощаться…

Эта ложь вырвалась словно бы сама собой — Одри в точности описала ситуацию одной своей парижской подруги, брат которой действительно умирал от рака, о чем она говорила Одри месяц назад.

Директор школы сложил пухлые ручки на животе и задумчиво взглянул на Одри.

— Понимаю… К несчастью, мадам, есть одна проблема, касающаяся вашего сына. Точнее, не столько его, сколько вашей просьбы.

— Проблема?

— Да. Видите ли, Жослен предупреждал нас, что вы можете здесь появиться…

Услышав эти слова, Одри пошатнулась на стуле. Он сказал «Жослен», а не «ваш бывший муж» или «отец Давида»; хуже того, директор сказал «нас», а не «руководство школы», словно бы речь шла о какой-то группировке людей, не имеющей к школе отношения…