Проклятый Легион

Дитц Уильям Кори

Сигер проверил. У него еще оставалось десять ракет, восемьдесят два процента боеприпасов для пулемета и достаточно мощности, чтобы расплавить полный канал ствола своей энергетической пушки за пять минут и двадцать семь секунд.

— Я в хорошей форме. Топайте дальше, я встречу вас на позиции четыре.

Штатские собирались уйти, когда Нарбаков вышел на связь. Сигер поднял руку, чтобы они подождали. Штатские остановились.

– -один Л-отряду. Вы хорошо поработали. Переходите к состоянию три, повторяю, состоянию три.

Состояние три означало «отдыхать, но оставаться

наготове». Сигер жестом велел штатским возвращаться и сканировал горизонт. Ничего. Во всяком случае, пока.

Легионер сел, жалея, что у него нет легких, чтобы затянуться сигареткой, и ждал, когда лейтенант Умай скажет что–нибудь глупое. Ждать пришлось недолго.

Рыжий встал и потянулся.

— Это все, народ. Вертиголов предсказывает еще одну главную атаку примерно через четыре часа и несколько боевых тревог в промежутке.

Леонид заставил себя отпустить воздуховод, с трудом разгибая онемевшие пальцы. Они пережили еще одну атаку. Торговец подумал об империи, об императоре и о своем отце.

Что они все–таки делают? Где военно–космический флот? Где космическая пехота? И где все остальные представители правительства, которым платят за то, чтобы они справлялись с такими делами? Наверняка посыльные торпеды уже прибыли.

И как там его жена, Наташа? Она беспокоится — это несомненно, — но что она делает? Расчесывает свои длинные черные волосы? Тихо напевая, пишет письмо? Смеется над чем–нибудь, что сказала его мать? У нее чудесный смех, как колокольчик.

Голос Нарбакова вернул его к реальности.

— Пойдем, Лео… пора оценивать ущерб.

Леонид кивнул и последовал за офицером из центра управления в аварийный шлюз. Люк за ними закрылся. На стене печатными буквами было написано обращение. Его закрывали непристойные надписи и рисунки, но прочесть было можно. «Надеемся, вы получили удовольствие от посещения Управления Толстой стороны. Пожалуйста, приходите еще».

Веретено имел вытянутую форму как у баклажана или веретена, отсюда и название. Тупой конец, обычно называемый «Толстой стороной», постоянно смотрел на солнце, а другой конец, «Тонкая сторона», — в противоположном направлении.

Так что сами названия в отличие от этого обращения имели смысл.

Передний люк с шипением открылся, и Нарбаков вышел. Леонид последовал за ним.

Станцию начали создавать именно в Толстой стороне, так как она была больше и намного теплее Тонкой. Фактически она оказалась даже слишком теплой, и кондиционеры здесь были настоятельной необходимостью. Дополнительным преимуществом Толстой стороны было то, что ее почва, насыщенная металлом, защищала жителей от радиации.

Административные и жилые помещения не строились, а вырезались в толще астероида, поэтому на стенах из грубо обтесанного камня все еще сохранялись следы от горных машин–роботов, прогрызавших скалу.

Коридор кончался шахтой, которая издали выглядела просто как ниша. Нарбаков шагнул внутрь этой ниши, согнул колени и подпрыгнул. Леонид сделал то же самое. Следующая площадка располагалась в десяти футах от пола, но благодаря почти несуществующей гравитации, торговец без труда выполнил этот прыжок. И даже успел схватиться за поручень, чтобы не врезаться головой в мягкий потолок.

Шедший навстречу техник кивнул, шагнул в пустоту шахты и поплыл вниз.

Леонид вытолкнул себя в главный коридор. Тут же справа находилась еще одна вертикальная шахта. Простота и эффективность этой системы доставляла торговцу истинное удовольствие.

В коридоре толпились горняки, техники и легионеры, и всем приходилось проталкиваться между роботами, автотранспортерами, грудами припасов, сломанного горного оборудования и мусора от непрекращающегося строительства. Теснота и скудное освещение создавали почти гнетущую атмосферу.

И людям полагалось быть хмурыми и подавленными. В конце концов они отрезаны от помощи и подвергаются постоянным атакам. Но Леонид был поражен и даже горд тем, что они вовсе не выглядели хмурыми. Шуток, улыбок и обычных приветствий было столько же, сколько всегда. Только усталые глаза да попадающиеся свежие повязки свидетельствовали о давлении, которое все испытывали. Нарбаков будто прочитал его мысли.

— Настроение удивительно хорошее и боевое. Леонид согласно кивнул.

Оба усмехнулись, зная, что относительно всего остального их мнения, вероятно, разойдутся.

Площадка перед главным шлюзом напоминала сумасшедший дом. Вонь застарелого пота облаком висела над толпой, лишь слегка разбавленная резким запахом озона и всепроникающим запахом химических герметиков.

В отсеке теснились человек сорок мужчин и женщин в разной стадии раздевания. Одни надевали свои скафандры, другие снимали. Шестеро были легионерами и встали навытяжку, когда появился Нарбаков. Откозырнув им, капитан хлопнул какую–то женщину по спине.

— Хорошая работа, сержант. Ваша команда действовала здорово.

Леонид понятия не имел, о чем говорит офицер, но улыбнулся и согласно кивнул. Очень важно показать, что штатские думают так же.

— В сторону! Расступитесь! Уйдите от люка! Голос шел из шлюза. Зазвучал клаксон, вспыхнула сигнальная лампочка, и двери открылись. Первой ворвалась струя холодного воздуха. За ней въехал транспортер, исключительно легкий, как большинство оборудования на Веретене, и оснащенный маленьким электромотором. Он слегка покачнулся, когда его надутые шины ударились о неровный пол.

Однако машина везла серьезный груз, включая двух раненых биотел, сильно покалеченного бойца II и трех врачей. Все, кроме киборга, были в скафандрах со снятыми шлемами. Один из врачей увидел медтехника и выкрикнул:

— У нас борг с остановившимся модулем жизненной поддержки, протекающей системой давления и большим количеством дыр, чем в швейцарском сыре! Скажи хирургии подготовить четвертую операционную, включить лазер номер три и быть наготове. Мы едем.

Леонид шагнул в сторону, чтобы дать дорогу транспортеру. За машиной, удерживаемое в воздухе благодаря отсутствию гравитации и втянутое всасыванием, следовало облако испарившейся крови. Раненые биотела были в сознании, но боец II просто лежал среди них, как великан среди лилипутов. Торговец пожелал ему (или ей) всего наилучшего.