Проклятый любовью
Шрифт:
Женой? Это слово задело его, как будто бритвой по запястью. «Господи, пусть это будет неправда! – взмолился он. – Иначе я этого не перенесу».
Роман с трудом дождался, пока закончится прощание. Как только за Нестором закрылась дверь, он выскочил из своего укрытия и схватил Маргариту за руку:
– Замуж за него собралась, да?
– Да! – смело выпалила она и посмотрела на него с недоумением. – Но тебе-то что? Нестор – хороший человек, ты можешь за меня только порадоваться. Как брат.
Последние два слова укололи
– Я не могу порадоваться, идиотка! Потому что я ревную тебя к этому недоумку. Потому что я люблю тебя, черт побери! Но, чувствую, эта любовь станет моим концом…
Маргарита всхлипнула и зажала рот ладонью свободной руки.
– Ты не можешь любить меня… – упрямо замотала головой. Снова завела свою песню. Кого она пытается в этом убедить – его или себя?
– Еще как могу!
– Не можешь. Эта любовь греховна. Ты мой двоюродный брат.
Опять заладила. Снова опустила глаза. Даже взгляд на него считала постыдным!
– Глупости! – пытался он достучаться до нее. – В Европе и сейчас не запрещены такие браки. Одно твое слово, и я заставлю всех принять наш выбор. Я переверну весь мир, но никто не посмеет нам помешать!
– Одно слово… – растерянно пробормотала она. – Мое слово: нет. Нет, Рома.
– Почему?
– Потому что… Потому что я люблю Нестора.
Слова Маргариты напоминали пощечины. Роман был готов поклясться, что чувствовал жгучие удары на своих щеках. В один миг ему захотелось передавить пальцами тонкую кость ее руки, чтобы ей стало так же больно, как и ему. Чтобы она завопила, зарыдала от боли и умоляла ее пощадить. Может быть, тогда бы ему стало легче.
Но он сдержал себя. Подошел совсем близко и процедил:
– Повтори.
Она молчала, не осмелившись отступить. Роман жестко схватил ее за подбородок и силой заставил смотреть ему в глаза.
– Повтори, что любишь его!
Но она продолжала молча его рассматривать. А он жадно следил за ее глазами. Сначала взгляд Маргариты коснулся верхней части его лица. Очертил линию его глаз и бровей, скользнул к волосам. Затем плавно и немного неуверенно переместился на его губы. Это был пламенный взгляд, который говорил о многом. Она никогда не смотрела так на Нестора. Только на него. И этот взгляд был красноречивее любых слов.
– Любишь его? – не сказал, почти зарычал.
– Рома… – Стон-мольба, стон-упрек вырвался из ее сладостно-запретных губ.
Нетерпеливо притянул ее к себе, так, что их губы оказались совсем близко друг к другу. Пальцами впился в ее плечи, оставляя жгучий след на нежной коже. Властно убрал волосы с лица Маргариты и увидел, как свет ласкает плавные изгибы ее тела, как мерцают гжелью ее зрачки.
– Только не ври мне, не ври, чертовка!
Прижал ее к стене и почувствовал, как она уткнулась носом в его грудь, а затем принялась неистово целовать его плечи сквозь тонкий шелк рубашки, вызывая бешеные мурашки под кожей.
– Нет, нет, нет… – шептала она. Эти поцелуи, запретные, украденные, словно закутывали его раны, словно цвели на теле прекрасными цветами. Маргарита… Маргарита… Если кто-нибудь когда-нибудь спросит о его страхах, о тайных слабостях, не раздумывая, назовет ее имя.
Наконец он сорвал с ее губ жадный, неистовый поцелуй. И не мог ею напиться – то ли ядом она была, то ли нектаром. Смертным грехом или сладостью с примесью горечи… Какая разница. Умереть был готов за эти мгновения. Словно кандалами прикован к ней, ни освободиться, ни вырваться. Целовал ее властно, варварски грубо. Воздух ее воровал, всхлипы ее вдыхал, оставляя губами красные отметины. Каждый нерв его тела искрил и сгорал в этом безумном пламени страсти. Ощутил вкус крови на губах, когда рвал легкую ткань ее блузки, когда сдергивал зубами эту чертову заколку с ее волос.
«Моя, моя», – хлестала мысль его помраченный разум. «Моя». Вот так несомненно и непреложно.
Моя.
А потом яркий свет ослепил глаза, и все, что он помнил, это ее пронзительный крик и обжигающий холод в тех местах, к которым минуту назад она прикасалась.
– Бесстыдник! Убери от нее свои грязные руки!
Дед сжал кулак, собираясь его ударить, но Роман ловко увернулся. Любовь к Маргарите придавала ему силы, и теперь он точно знал, что больше никогда не потерпит побоев и издевательств деда.
– А ты, ты… Вертихвостка! – напустился на нее старик. – Мы приняли тебя в семью, выделили место за столом, а ты вот как отплатила нам за добро! Соблазнила собственного брата и чуть не переступила черту! Убирайся вон сейчас же! Чтобы ноги твоей не было в моем доме!
Он замахнулся, чтобы ударить ее, но Роман перехватил его руку и предотвратил удар. Время словно замедлилось, и он успел заметить на лице деда неподдельное удивление, которое быстро сменилось гримасой боли, – Роман так сильно сжал его руку, что у того хрустнули кости.
– Не трогай ее! – сказал он с угрозой в голосе.
– Замолчи, сморчок, иначе пожалеешь!
– Это ты пожалеешь, если хоть пальцем к ней прикоснешься. Я больше не тот запуганный и затравленный мальчик, которого можно было унижать и морально, и физически, – яростно выпалил он и с презрением отпустил его. – Мальчик давно вырос и теперь может дать отпор. Да и ты уже не в форме, дедуля.
Этот поганый старик, видимо, ожидал увидеть перед собой забитого молодого человека, не умеющего и двух слов связать. Не дождется. Он больше не проявит слабость! Все эти годы он таил в своей душе не страх, а злость. Именно это чувство подпитывало его, не давало сломаться. Злость помогла ему стать таким, каким он есть, и не прогнуться.