Проклятый род. Часть 1. Люди и нелюди
Шрифт:
– Чего там? – нетерпеливо поинтересовался вахмистр.
– Волович мертвый, вот чего.
– А пани Елена, – дрожащим голосом спросил Ежи.
– Ее, слава богу, нет, – тяжело вздохнув, ответил Гжегож, а сам подумал, что то, что Еленки нет в карете, ровным счетом ничего не значит.И тоже содрогнулся, представив, что сейчас, наверно, вытворяет с их любимицей Казимир, но тут послышались чьи-то торопливые шаги. Все трое, не сговариваясь, прижались к каменной ограде. Калитка тихо скрипнула и из сада вышли два человека. Даже в темноте нетрудно было разобрать, что один из них по виду малоросский казак, а другой, скорее всего, польский шляхтич. В руках у незнакомцев был большой белый сверток. Когда они закинули его в карету, Шептицкий увидал свисающий из распахнутой дверцы пышный волнистый шлейф и сразу понял, что это женские волосы. Обладательницу сей роскошной гривы Гжегож знал с ее раннего детства.
– Еленка, – словно молния, ударила страшная догадка в лихую голову хорунжего. В тот же миг украшенная перстнем рука подхватила ее чудные кудри и захлопнула дверцу.
Ярость не ослепила рыцаря, его распоряжения были четки и понятны. Вручив Ежи свои пистолеты, он приказал, кивая на калитку:
– Ежели кто еще появится – убей, сам умри, но удержи ворота, – затем, широко взмахнув рукой, дал знак Марцевичу зайти с другой стороны. Осторожно вытягивая из ножен саблю, хорунжий шагнул к карете. Преданный друг-вахмистр последовал за ним, в руке его блеснул обнаженный кинжал.
25
Выйдя из спальни Вишневецкого, Мечислав и необычно молчаливый Ангел направились в сад. Взвалив на плечи труп Воловича, сообщники Казимежа, кряхтя и чертыхаясь, поволокли его к карете. Когда они с большим трудом втолкнули, наконец, в нее грузное тело канцлера, дворецкий присел на порожек и, немного отдышавшись, изволил пошутить:
– До чего ж тяжел, литвин проклятый, не зря наш князенька кабаном Станислава прозвал. Представляешь, каково княгине бедной под такою тушей было возлежать, – блудливо подмигнув Юрко, он добавил: – Так что, как ни прикинь, а выходит, мы с тобою шибко доброе дело сделали – жизнь нелегкую прекрасной даме облегчили. Что Казимир, что мы, куда изящней будем.
Не очень-то повеселев от паскудной шутки пана, казак в ответ смущенно улыбнулся и спросил:
– А с остальными как? – С какими остальными?
– Да со слугами его, – кивнул Юрко на мертвого Воловича. – Ты же сам о них князю рассказал. Так что нам с тобой теперь таскать покойничков, не перетаскать.
– Таскай, коли помимо душегубства еще и к ремеслу могильщика пристрастие имеешь, – с издевкой заявил дворецкий.
– Мечислав, ты меня лучше не дразни, а толком говори, что дальше делать будем? – обозлился Ангел.
– Да ничего пока, – мечтательно взглянув поверх ограды на окна княжьей спальни, равнодушно ответил пан и пригласил, подвинувшись: – Присядь-ка лучше, отдохни от трудов наших праведных.
– Некогда сидеть, князь же приказал слуг Воловича к нему в карету уложить, да еще ножами порезать. К чему бы это? – не унимался малоросс.
– Как к чему? – Мечислав глянул на него, как на убогого. – Вот все закончится, – кивнул дворецкий на окна спальни, – всех в кучу соберем, за город вывезем, да и бросим в ближайшем придорожном лесу. Ну, напали на канцлера разбойники, когда до дому возвращался. Так мало ли лихих людей по просторам Речи Посполитой бродит, – пояснил пан казаку, а про себя подумал: «Заодно и тебя, схизмата-недоумка, с ними рядом застреленного уложу. Должен же был князь хоть кого-то из злодеев убить, чай, не жертвенный баран, а рыцарь».
– Только с этим успеется, – сказал он вслух. – Как из города поедем, тогда и соберем. Не таскать же на себе еще холопов, с меня их господина хватит, вдоволь с ним намаялся.
– Когда поедем-то? – виновато вопросил Юрко.
– А я откуда знаю. Жди теперь, покуда князь княгиней вдоволь насладится. Или ты куда спешишь? – дворецкий подозрительно взглянул на казака, но, увидав в его глазах лишь вспыхнувшую ревность, успокоился. Еще немного посидев, Мечислав неторопливо поднялся на ноги и приказал:
– Оставайся здесь, стереги своего крестника, а я пойду. Нашего же князя сам черт не разберет, может он и быстро с Еленой этой управится, годы-то его уже не те.
Ангел вознамерился еще о чем-то спросить и даже открыл рот, однако пан опередил его:
– Следи за окнами, когда понадобишься, я фонарем подам знак, – промолвил он, направляясь к калитке, но – неожиданно остановился и, с презрением глядя на Юрка, вновь заговорил: – Смотрю я на тебя и диву даюсь. Ну кто ты есть – душегуб, сволочь редкая, а перед бабой слюни распустил. Знай, дурак, от них, от баб, все беды. Думаешь, ты канцлера убил, – Мечислав указал перстом на карету, – нет, почтеннейший, молодая жена Воловича сгубила. Сам Станислав-то и за спасением души сюда бы не поехал, это его сучка приглашение наше приняла. Повадилась в Варшаву ездить, песни петь, танцы танцевать, гривой белокурой да цицками ядреными трясти, вводить народ в искушение. Вот пускай теперь своими прелестями и расплачивается. Судьбу, брат, не обманешь, всем рано или поздно воздастся по заслугам. А что баб касаемо, бери с Казимежа пример, он их в грош не ставит, от того и счастлив.
Внезапно нахлынувшее недоброе предчувствие подвигло пана на такое откровение. Мечислав словно догадался, что жить ему осталось совсем немного, даже меньше той недели, которую так щедро даровал друг детства.
Оставив Ангела в полном изумлении, дворецкий наконец удалился. Однако его не лишенное здравого смысла нравоучение не пошло убийце впрок. Обуреваемый желанием так или иначе заполучить Елену, Юрко уже не думал о побеге. Взобравшись на крышу кареты, он уставился на темные окна и стал ждать обещанного знака.
Вопреки предположению Мечислава, ожидать ему пришлось довольно долго. Было уже далеко за полночь, когда в одном из окон мелькнул долгожданный свет. Позабыв про все на свете, движимый любовным влечением малоросс сиганул с крыши, словно мартовский кот, и побежал к замку.
26
Прогнав сообщников, Вишневецкий налил себе вина и вновь уселся в кресло. Его опасная затея с убийством литовского канцлера удалась как нельзя лучше. Теперь осталось совершить самое приятное – обесчестить жену поверженного врага. Швырнув на пол недопитый кубок, Казимеж подошел к постели и принялся разглядывать Елену.
– А Мечислав-то, пожалуй, прав. Много всяких женщин здесь лежало, но такой еще не было. Хорошо, хоть спит, своих глазищ на меня не таращит, а может быть, она взаправду ведьма? – при воспоминании о взгляде красавицы-литвинки легкий холодок пробежал по спине Вишневецкого. Устыдившись своей мнительности, он хищно ухмыльнулся и промолвил вслух:
– Сейчас узнаем, есть ли у ней хвост.
Сняв висевший на стене кинжал, князь для начала перерезал ленту, что стягивала чудные Еленкины волосы, те тотчас же рассыпались по постели пушистыми серебряными волнами, затем засунул остро заточенное лезвие в ложбинку между грудей, туго обтянутых белым шелком. Тонкая ткань легко вспоролась, обнажив божественные прелести княгини. При виде их сластолюбивый Казимир аж застонал, но продолжил резать платье, оголяя впалый, еще ни разу не изведавший тягости, живот. Когда в разрезе показалось лоно, он выронил кинжал и со звериным рыком уже руками разорвал подол. Широко раскинув ноги спящей женщины, изощренный развратник открыл своему взору самый потаенный уголок ее тела. Обрамленное курчавой светлой шерсткой срамное место красавицы с маленькими, плотно сомкнутыми, нежно-розовыми лепестками было столь же прекрасно, как и вся она. Вишневецкий было вознамерился припасть к нему губами, однако укол ревности остановил его. Впав в бешенство от мысли, что не он, а какой-то мужиковатый литвин первым раздвинул эти лепестки, Казимеж в один миг сорвал с себя одежду и набросился на Елену.