Проклятый род. Часть 2. За веру и отечество

Шипаков Виталий

Как и Разгуляй, старец сразу понял, куда отправился Рябой, и смекнул: если Илья расправится с хоперцами, и ему погибели не миновать. Мертвым он Илюхе-змею нужнее, чем живой. Ну а жизнь, она любому дорога, причем на склоне лет нисколь ни меньше, чем в дни шальной, бездумной юности. Не теряя времени даром, дед Матвей отправился спасать свою седую голову, а гонца, который ему встретился, назад поворотил – нечего воду зря мутить. Митька Разгуляй, хоть и не Княжич, но отчаюга тот еще. Вполне способен со своею волчьей сворой начать за Ваньку мстить.

Появление воровского старейшины оказалось как нельзя кстати. Въехав на майдан, где собрался станичный круг, он увидел стоящую поврозь от остальных ватагу казаков с полсотни душ, в которых без труда признал здешних хоперцев. Вооружившись до зубов и став плечом к плечу, они действительно напоминали матерого волчару, готового отразить наскок брехливых дворовых псов.

«Наверняка в других станицах то же самое творится. Ну, Илюха, ну, гад подколодный, стравил-таки братов. Тут и Разгуляй не нужен, и без него сейчас казаки друг другу в горло вцепятся», – подумал дед Матвей.

Встреченный изумленными возгласами, старик пробрался в середину толпы и, подождав, пока народ угомонится, не кривя душой, поведал об истинной причине раздора. О том, что самого его и пальцем никто не тронул, а едва не порешивший Княжича Максимка отделался лишь мордобоем да словесным увещеванием Ивана.

– А я что говорил, – яростно воскликнул Назарка Лихарь, один из трех уцелевших на войне хоперских сотников.

– Нашли, кому поверить, этой сволочи рябой. Разве может Княжич со стариками и мальцами воевать? Да вы на есаула нашего молиться должны. Если бы не он, сейчас не на майдане горлопанили, а от карателей царевых по норам прятались, иль на дыбе висели. Его сам Шуйский тронуть не посмел, вы же, твари, убить задумали и еще в измене обвиняете. Да я за Ваньку зубами вас порву, – вынув саблю, Лихарь двинулся на разбойных атаманов, остальные хоперцы, как один, шагнули вслед за ним.

Ничто уже, казалось, не могло предотвратить побоище, но тут вмешался Безродный. Заступив Назару путь, воровской старейшина склонил пред ним свою седую голову.

– Простите, братья, Илюха-змей нас попутал. Неужто станем из-за гада этого друг друга живота лишать. Ведь мы ж казаки – одна семья, а в семье, как говорится, не без урода.

Покорность старца отрезвила Лихаря. Бросив саблю в ножны, он строго, однако уже без злобы, изрек:

– Так-то лучше, а то заладили – опричники, царю продались. Сидя дома на печи да зад почесывая, легко других осуждать.

– А коль не продались, зачем Игнашку Доброго отправили с посольством на Москву? – крикнул кто-то из разбойных казаков.

– Дурак ты, братец, истинный дурак. Слышал звон, но откуда он, не знаешь. Игнат не на поклон к царю поехал, а княгиню охранять, – ответил сотник и уже с усмешкой пояснил: – Когда мы до дому возвращались, Княжич в Диком Поле у татар отбил бабенку. Новосильцев сказывал, будто бы она самого литовского канцлера, это, значит, князя их первейшего, вдова. Та, понятно дело, в Ваньку по уши влюбилась, по ночам сама к нему бегала, но на Дон поехать забоялась, с князем Дмитрием в Москву подалась. Вот Иван Игната и отправил за нею присмотреть. Шибко девка красивая, за такими нужен глаз да глаз. Кстати, он и сам намеревался в белокаменную ехать, но не к царю, а за своей литвинкой. Только тут уж ничего не поделаешь. В отца, видать, наш Ваня удался. Андрей-то Княжич свою Наталью тоже из боярского терема увел. А в станицу есаул явился, чтоб Кольцо о грозящей ему каре упредить. Слыхали, что Ивана-атамана Грозный-царь заочно к смерти приговорил. Вот такие-то дела, – вздохнул Лихарь.

– А бабенка-то и впрямь красавица? Лучше Надькитатарки или нет? – полюбопытствовал все тот же казачок. Назар презрительно взглянул на баламута.

– Я ж уже сказал, что ты бестолочь, бестолочь и есть. Разве Княжич ради обычной девки засобирается в Москву? Нет, братцы, там такая дива, какой из вас никто не видел отродясь, голову даю на отсечение.

Раздувая ноздри от избытка чувств, Лихарь принялся описывать Елену.

– Сама статная, ростом чуть ли не с меня. Косы серебристо-белые аж до колен, глаза огромные и синие, словно Дон в погожий день. Цицки большущие, но не болтаются, торчком стоят. Стан тонкий, словно у осы, а зад такой, что глаз не отвести.

– Назар, а как ты зад ее под платьем умудрился разглядеть? – засмеялись станичники.

– Нетопыри, да такую задницу, как у ей, ни под каким сарафаном не упрячешь. К тому ж княгиня поначалу в замшевых штанах ходила. Потом уж Ванька в шаровары малоросские свою красавицу обрядил, чтоб народ не смущала.

Любят казачки послушать байки, а про баб особенно. Женки на Дону – большая редкость и всегда желанны сердцу вольных воинов, желанней их, быть может, только выпивка. Смешавшись с царскими волками, воровские казаки обступили Лихаря и, развесив уши, стали внемлить Назаркиным речам про то, как шляхетская княгиня рубилась с татарвой, как одним лишь взмахом белой рученьки укротила взбесившегося Татарина. Вражды словно не бывало. Вместо брани и угроз по майдану разлился веселый смех и восторженные выкрики:

– Ай да девка Княжичу досталась, за такой не то, что на Москву, и в преисподнюю не грех отправиться.

Вернул станичников на землю с мечтательных небес дед Матвей.

– Угомонитесь, жеребцы, нашли время для веселья. Волоките-ка Илюху на правеж, сбежит ведь, сволочь, пока вы тут по бабам страдаете.

Кинулись искать Рябого, но того уже и след простыл. Дожидаться суда своих дружков Илья не стал. Увидав Безродного, он сразу понял, что спета его песенка, и вновь ударился в бега. На сей раз в Турцию, а чем плохая страна? Винишко пить нельзя, зато гарем иметь возможно. Но уж коли не везет, так не везет. По дороге в басурманские края наткнулся горе-атаман на чамбул татарский.

У ордынцев разговор с казаками нисколь не дольше, чем у станичников с ними. Поначалу дочиста ограбили. Грабить было что – это юрту с бабами Илюха бросил, но казну разбойничью, которую хранил, всю с собою прихватил, не бедствовать же на чужбине. Покорись Рябой, глядишь, и оказался б в Турции. Конечно, не хозяином гарема, а рабом галерным, цепью к веслу прикованным. Но тут и он не стерпел. То ль потеря денег раззадорила Илью, то ли в рабство идти не захотелось – какой ни есть, а все ж таки казак. Выхватил развенчанный разбойный атаман засапожный ножик и бросился на татарву. Сказать по-русски, мол, собаке смерть собачья, наверное, несправедливо будет. Жил Рябой неправедно, паскудно, но принял смерть как вольный человек. На этот случай больше изреченье просвещенных латинян подходит – каждому свое.

Тем все и кончилось. Всколыхнулся было смутой казачий Дон, но из берегов не вышел. Хватило у станичников здравого рассудка, чтоб не допустить пролития братской крови.

11

В тот час, когда порубленный разбойный атаман упал на землю и сделался добычей воронов, с предводителем хоперцев дело обстояло немногим лучше. К вечеру другого дня Княжич снова впал в беспамятство, а по телу разлился жар, да такой, что казалось, черти сунули ему в нутро свои адские угли. Неотлучно находившийся при нем Митяй не на шутку встревожился и растолкал дремавшего после бессонной ночи Лысого.