Проклятый род. Часть 2. За веру и отечество
Шрифт:
– Смотри, не смотри, меня теперь за поимку эдаких волков непременно полковником сделают, – радостно заверил Бегич .
«Сволочь ты, а не полковник. Сволочью родился, ею и помрешь, – подумал – Княжич, поднимаясь на крыльцо. У порога он остановился в легком замешательстве: Так вломиться или постучать. Брат ведь, он шальной, может рубануть не глядя».
Решив держаться золотой середины, он без стука, но с опаской потянул на себя дверь. В сенях было пусто, а другая дверь, что вела в горницу, оказалась распахнутой настежь. «Наверняка за ней стоят в засаде», – усмехнулся Ванька и смело шагнул через порог.
В горнице за колченогим столом сидел богатырского склада незнакомец с недлинной, но приметной курчавой бородой. Перед ним лежала сабля и пара уже запаленных пистолей. Раньше видеть Ермака Княжичу не доводилось, тем не менее он сразу же признал удалого атамана, о котором был наслышан сперва от побратима, потом от Сашки Маленького, и не по могучему размаху плеч, а по взгляду больших карих глаз, в которых отражались властность, незаурядный ум и отрешенность от мирских сует одновременно. Такое есаул видал лишь на иконах с изображением святых угодников.
«Не зря Кольцо его нахваливал, сразу видно – настоящий казачий вождь», – подумал Ванька, едва взглянув на будущего покорителя Сибири.
Как ни странно, но Ермаку незваный гость тоже понравился. «Интересно, что за херувим явился. На слугу царева вовсе не похож. У тех у всех, как на подбор, либо собачьи морды, либо свиные рыла, а этот чем-то даже на Георгия Победоносца смахивает», – подумал он и невольно улыбнулся при появлении Княжича.
– Здорово, атаман, – задушевно, словно к старому приятелю, обратился к нему Ванька.
– Будь здоров и ты, мил человек, только что-то я тебя не припомню, почему ты вдруг решил, что я какой-то атаман. Мы люди мирные, купеческого звания.
– Оно и видно, – есаул кивнул на изготовленное к бою оружие. – То, что ты меня не знаешь, не беда, и то, что я тебя признал, тоже не страшно. Другое плохо. Вас с Кольцо стрелецкий сотник по приметам, в царевой грамоте прописанным, опознал. Кстати, где Иван?
Вместо ответа Ермак взглянул на дверь, та тут же закрылась, и перед Княжичем предстал побратим с клинком в руке.
– Ванька, это ты, черт кудрявый! – радостно воскликнул Кольцо.
– Какой я черт, я супротив тебя младенец, али позабыл, как нас в станице звали?
– Нет, Ванюшка, я все помню, – и побратимы обнялись. – Что-то ты какой-то худой да бледный. Тяжела, видать, царева служба? – спросил Кольцо, разглядывая Княжича.
– После обо мне поговорим, давай о вас вначале, – отмахнулся Ванька и с волненьем в голосе добавил: – Вы что, взаправду государя убить намереваетесь?
– Вот те на, – разбойный атаман аж пошатнулся, а Ермак привстал из-за стола. – Не в моих привычках, Ваня, блаженных обижать, а твой царь, видать, совсем рехнулся. Слыхал, что он родного сына загубил, – сказал Кольцо.
От столь чудовищных известий есаул слегка оторопел, а Ванька-старший тем временем обратился к Ермаку.
– Не могу понять, зачем бояре цареубийцами решили нас объявить?
– Чему тут удивляться, – рассудительно ответил тот. – За поимку казаков-разбойников одна награда, а за извергов, на самого помазанника божьего покусившихся, уже совсем другая.
– А сюда каким вас ветром занесло? – осведомился Княжич.
– Купцов мы тута дожидаемся, братьев Строгановых. Они в Москву дорогой этой едут и нам встречу здесь назначили, вдалеке от посторонних глаз.
– Грабить, что ль, их собрались? – усмехнулся Ванька.
– Нынче поважней дела имеются. Мы за Камень идти намереваемся, страну Сибирь покорять. А купчишки обещали дать людей, места те знающих, справу да харчи и даже пушки, – гордо пояснил Кольцо.
– Смотри, не оплошайте. Купчишки – не казаки, просто так копейки не дадут, – предостерег Иван.
– Да нет, тут все без обману, как говорится, обоюдный интерес, – вмешался в разговор Ермак. – Шибко уж сибирцы во владеньях их шалят. От набегов татарвы совсем житья не стало, вот Строгановы и просили орду унять. Говорят, в Сибири новый хан объявился, уж очень лютый, мужикам с таким не совладать, казаки требуются.
– Что ж, нехристей рубить – святое дело, – одобрительно промолвил есаул.
– Пошли, Ванька, с нами, – предложил ему Кольцо. Видя, что побратим колеблется, он с издевкой вопросил: – Али так в царя влюбился, что жить не можешь без него?
– Влюбился, только не в царя.
– В кого же это, если не секрет?
– В жену чужую.
– Ну, ты, брат, даешь, то-то я смотрю, весь исхудал, тебе что, девок мало?
– Девок много, брат, и баб хватает, да Елена среди них одна. Ей подобные раз в сто лет рождаются, так что мне другой такой в этой жизни уже не отыскать, – с печалью в голосе поведал Княжич.
– Да, похоже, плохи твои дела, – с сочувственно изрек Кольцо. – Хоть одним бы глазом на эту ведьму глянуть.
Ванька яростно сверкнул очами, мол, не смей так говорить и, тяжело вздохнув, пообещал:
– Сейчас увидишь и ее, и мужа ейного. Хорошо бы, чтобы он тебя не увидал.
За окнами послышались голоса подъехавших хоперцев. Есаул встрепенулся и начал отдавать приказы двум матерым разбойным атаманам.
– Следом за моим отрядом конный полк идет. В нем бойцов около тысячи. Силой с ними нам не справиться, да и незачем напрасно кровь стрелецкую проливать, как-никак мы вместе воевали. Будем действовать хитростью. Ты, – кивнул он Ермаку, – как и мне, купцом представишься. Для пущей важности тем же Строгановым назовись. Ну а ты, брат, – Княжич шаловливо подмигнул и указал на брошенные кем-то у порога лапти с драными онучами 11 , – скидывай кафтан да сапоги и в лапти обувайся. Харю скорчишь поглупей, чтоб сойти за мужика-провожатого. Оружие держите при себе, если Новосильцев выдаст, будем пробиваться. Кони у стрельцов измотаны, наверняка уйдем.
11
Онучи – длинная, широкая полоса ткани для обмотки ноги до колена (при обувании в лапти). Элемент традиционной русской крестьянской одежды.
– Ты, Ванька, от любви своей, видать, совсем ополоумел. Видано ли дело, чтоб казачий атаман в лаптях щеголял, – возмутился Кольцо, но Ермак сурово осадил его.
– Друг твой верно говорит. Лучше малость походить в лаптях, чем в сапогах на колу красоваться.
Спорить побратим не стал, ругая Княжича непотребными словами, он начал разуваться.
– Ладно, хватит костерить меня, после душу отведешь, а сейчас давай прощаться. Неизвестно, свидимся иль нет еще хоть раз на земле этой грешной, – примирительно промолвил есаул, и Ваньки снова обнялись, теперь уж на прощание.