Проклятый
Шрифт:
«Я был голоден. Я не знал, что он твой». Слова родились в голове, не слова – образы, ощущения. Совсем не похоже на холодную речь тьмы. В них был вкус крови, тепло сильного тела, солнечный свет, полузнакомая радость полета. И печаль, даже страх: убийство коня огорчило Кара.
Не открывая глаз, он утешающе погладил мягкие перья. Огромный клюв, способный одним ударом размозжить ему голову, бережно коснулся волос – и всякая память о других прикосновениях исчезла без следа.
– Ты убил моего коня, – Кар поднял голову, заглядывая в полный тревоги глаз. – Тебе придется носить меня вместо него.
Ведь правда,
– Погоди, – поспешно сказал он. – Ты ведь еще голоден, да? Я чувствую.
«Можно?» Теперь голод просто захлестывал его. Кар нежно улыбнулся зверю.
– Его все равно не оживить. Ешь.
Странное, упоительное наслаждение – смотреть, как насыщается грифон. Как вырывает большие куски, глотает, запрокидывая голову, клюет снова. Могучий клюв дробит кости, как щепки. «Это был послушный и преданный конь. Что со мной случилось?» – Кар привалился к дереву, любуясь кровавой трапезой. Пожалуй, одного коня будет мало. А как часто грифоны едят? Нужно узнать. Кар намерен заботиться о своем грифоне. О своем друге. Надо будет дать ему имя.
Грифон проглотил последний кусок. Совершенно птичьим движением склонил голову, вопросительно посмотрел одним глазом. Кар невольно засмеялся – этой птичьей повадке, непривычной легкости, сознанию, что никогда уже не будет один.
«Я был одинок, – откликнулся в такт его мыслям грифон. – Ты был одинок. Теперь мы вместе».
– Откуда ты появился? Ты нарочно искал меня?
Если это подарок тьмы, следовало предаться ей много раньше!
«Я был голоден, – последовал ответ. – Я охотился. Я давно здесь охочусь».
– И никто тебя не видел? Или… На людей ты тоже охотишься?
Мгновенное смущение. Картина – пожилой крестьянин с застывшим в глазах ужасом, грудь разорвана ударом когтистой лапы.
«Один раз».
– Вот как? Ты и меня мог бы убить?
Гневное, яростное отрицание. Прилив любви столь сильной, что захватило дух.
«Ты – не такой! Ты – мой! Я никогда тебя не обижу!»
Огромная голова, не звериная, не птичья, склонилась к лицу Кара. В глазах мерцала тревога. Кар обнял грифонью шею.
– Я не такой, – согласился он. Как он прежде горевал, как ненавидел свою непохожесть! И как разом все изменилось! – Но больше ты не станешь охотиться на людей.
«Не стану, – признал грифон. Пояснил старательно: – Я никогда тебя не огорчу. Я твой, а ты – мой».
– Да, – Кар с наслаждением вдохнул крепкий звериный запах. – Да. Не знаю, как это вышло. Я потерял все, а нашел тебя и счастлив, будто всю жизнь этого ждал. Все изменилось, понимаешь?
«Я был одинок. Я ждал тебя. Я не знал, что жду…» С короткими мыслями-словами приходили картины. Кар увидел гнездо на груди заснеженной скалы, взлетающих грифонов – черных и золотых, самцов и самок, детенышей, белых от старости вождей. Увидел горы далеко внизу, радость первого полета. Еще полеты – все дальше, пока однажды грифон не покинул родное гнездо, подобно многим молодым самцам, гонимый непонятной тоской. Кар понял, что почти все грифоны рано или поздно возвращаются, чтобы устроить свое гнездо рядом с родительским, что так было всегда, так устроен мир. Но его грифон не вернется. Он сделал выбор – и разделит судьбу своего человека.
Крепче обхватив грифонью шею, Кар смотрел, как проплывают под крылом заснеженные вершины, как шарахаются мохнатые горные бараны, тщетно пытаясь убежать от смертоносных когтей. Грифоньим взглядом окинул маленькую, удивительно зеленую долину в окружении неприступных гор. Вздрогнул, увидев обитателей долины – смуглокожих и темноволосых людей. Увидел пасущихся существ, напоминавших толстых крылатых ящериц, кружащих над долиной грифонов. Появление чужака не пришлось им по вкусу, и его грифон унесся прочь. Влекомый любопытством, кружил над Империей, издалека наблюдал странную людскую жизнь. Охотился, спал и летел дальше, без цели, свободный, как ветер, как солнечный свет, покуда сегодня не различил в ночном воздухе теплый запах глупой лошади.
«…Теперь мы вместе!», – закончил грифон.
Кар очнулся. В грифоньих мыслях был гнев, ничто из увиденного не могло его вызвать. Вглядевшись, Кар понял, что не только ему в несколько мгновений открылась прожитая грифоном жизнь, но и грифон знает теперь о нем все. Знает – и жаждет отомстить всем, кто причинил боль его человеку.
– Не надо, – прошептал Кар. – Мне это больше не нужно. Покажи мне еще тех людей… похожих на меня.
Опять легли под крылом горы, тревожно-прекрасные, манящие. Приблизилась зеленая долина. Кар увидел сбегающую со скал бурную реку. Стада тонкорунных овец и больших ящериц по берегам голубого, как небо, озера. Людей – безбородых мужчин с короткими черными волосами, со смуглыми лицами, женщин, одетых и подстриженных так же, как мужчины, играющих детей. Сидящих на скалах грифонов. Увидел, как золотистый грифон взмыл в небо, неся на спине человеческую фигуру, медленно полетел над горами, высматривая что-то.
Без сомнения, это колдуны. Не полукровки, чудом выжившие, гонимые и презираемые. Настоящие колдуны, всадники грифонов. Сердце сжалось от страха и надежды.
– Ты можешь отнести меня туда? – спросил Кар, боясь передумать.
«Я отнесу тебя куда захочешь!»
Трогательное нетерпение зверя заставило Кара улыбнуться. «Все правильно, – пришла мысль. – Все как и должно быть. Колдун и его грифон. Как же я был глуп, что не понимал…» Черное проклятие, отравлявшее жизнь, обернулось счастьем. Запрокинув голову, Кар захохотал во все горло. Мгновение – и к смеху колдуна добавился торжествующий клекот грифона. Предрассветный лес замер: он испугался, как испугается теперь любой, кто станет на их пути.
Это было ни на что не похоже. Земля провалилась вниз, все дальше с каждым взмахом огромных крыл. Холодный ветер ударил в лицо. Кар невольно сжал ногами шею грифона, испугался, отпустил. Наклонившись вперед, обхватил ее руками. Глянул вниз, где в свете утренней зари качался, словно лодка в шторм, уходящий вниз лес, где прыгали светлые прорехи полян, завивались ленточки ручьев и речушек. Вчерашний заяц немедленно подступил к горлу.
«Тебе плохо?» – испугался грифон.
Кар с трудом улыбнулся – и его стошнило.