Проклятый
Шрифт:
«Тебе плохо!» – грифон повернул голову, пытаясь на лету заглянуть ему в лицо.
– Успокойся, зверюга, – Кар посмотрел вслед улетевшему ужину и заставил себя выпрямиться. – Я привыкну.
«Я никогда тебя не уроню!»
– Знаю. Знаю!
Ветер бил в лицо, и ветер поднимали за спиной могучие крылья. Внизу осталось гигантское лоскутное одеяло Империи, слева пылал огненный шар восходящего солнца. Охапками пуха приближались облака. Тошнота еще нет-нет да подступала к горлу, но Кар уже не замечал ее. Ужас, восторг, величие… Он закричал, но не услышал себя, только свист ветра в ушах.
«Ты счастлив?»
– Да!!!
«Говори
«Я очень, очень счастлив, – мысленно произнес Кар. – Ты самый лучший в мире, ты мой единственный друг! Я назову тебя Ветром! Ты не рассердишься?»
«Мне нравится все, что нравится тебе».
Кар засмеялся. Его замерзшие руки погрузились в теплую гриву. За спиной мерно двигались мощные крылья грифона. Обиды и страхи остались позади. Великолепный золотистый зверь нес Кара навстречу его родному племени. Быть может, проклятому, но там он будет среди своих. Если только… Если только настоящие колдуны примут полукровку. Не прогонят.
«Тогда мы улетим, – подсказал грифон. – Мы – вместе!»
«Да!»
Империя прекрасна, когда смотришь с высоты – недоступной истинным людям высоты грифоньего полета. Человеческие города и селения кажутся серыми проплешинами на ее зеленом теле, украшенном замысловатым узором рек. Кар смотрел вниз, пока от непрерывного движения снова не начало тошнить. Выпрямившись, поглядел вперед, в светлую бесконечность пространства.
«Закрой глаза и смотри» – велел тогда грифон.
Кар не понял, но подчинился. И увидел. С невозможной яркостью увидел, как приближается синяя лента реки, увидел пасущийся скот, мужчин на полях. Так близко, словно вытяни руку, и коснешься, закачались хлеба. Вот неровным полуовалом растянулась деревня. Приглядевшись, Кар мог различить каждую соломинку на крышах, дым из труб, покосившиеся плетни. Мог сказать, какой масти упитанные овцы и коровы. Блестели на солнце шпили маленькой часовни; спокойным и мирным казалось окруженное деревьями кладбище. У домов прогуливались куры, рылись к кучах отбросов свиньи, тут же, нередко вместе со свиньями, резвились босоногие ребятишки.
«Что это?» – в полном восторге спросил Кар.
«Ты смотришь моими глазами. Так вижу я».
Не открывая глаз, Кар проследил грифоньим взглядом выше по течению реки. Увидел замок, с высоты похожий на диковинный цветок, окруженный кружевной вязью стен. Изящество постройки выдавало древние строения колдунов. Дальше бесконечным зеленым полотном раскинулись поля, на них мелькали темные фигурки работников. Кар открыл глаза – и мир подернулся дымкой, задрожал в такт рывкам грифоньего тела. Кар снова зажмурился, выныривая из тумана в светлый солнечный день.
«Так лучше, – признался он. – И так меня не тошнит».
Грифон не ответил, но Кар почувствовал исходящую от него радость. И потянулся навстречу, слился с огромным зверем. Глядя его глазами, ощущая телом солнечный свет, ловя кончиками перьев воздушные потоки, он будто сам стал грифоном – непобедимым и свободным, свысока смеющимся над жалким существованием бескрылых. Полет длился часы, а может, годы, Кар не знал. И не хотел знать. Вся его жизнь была ожиданием сегодняшнего дня. Теперь он понял. Земля – людям. Небо – колдунам. Небо, ветер, движение золотых крыл… Кар смеялся, и кричал, не умея сдержать ликования, и ни боль прежних обид, ни клубок тьмы около сердца не омрачали его радости. И грифон был рядом, смеялся его смехом, упивался его восторгом, подобно тому как сам Кар смотрел глазами грифона.
Нельзя сказать, кто из них первым ощутил голод, кто первым заметил среди зелени лугов коровье стадо и прикорнувшего в тени вяза молодого пастуха. Кар, а может – грифон, только подумал, а земля уже со свистом неслась навстречу. В пяти шагах от изумленного пастуха с неба упал золотистый грифон и тут же взмыл обратно, унося в когтях упитанного бычка-однолетку. Пастух вскочил, да так и остался стоять с запрокинутой головой и разинутым ртом.
– А ты думал, вы победили? – крикнул ему Кар, не заботясь, что парень уже не может слышать. – Думал, избавились от нас навсегда?!
Бык отчаянно мычал – острые когти насквозь проткнули ему шкуру. Кар хохотал, как безумный. Потом резко замолчал, ощутив, с какой натугой золотые крылья удерживают тройную тяжесть.
«Ветер! Тебе тяжело?»
«Я сильный, – похвастался грифон, и Кар снова рассмеялся. – Мы сядем за лесом».
«Ты сильный, – сказал ему Кар. – Ловкий, быстрый. И красивый. Я так счастлив, что мы вместе!»
Бычок снова издал протестующий рев, и Кару показалось, что на этот раз смеялся даже грифон.
Костер весело трещал. С нанизанного на прутья мяса в огонь капала кровь. Грифон, милосердный к человеческим причудам, позволил Кару выбрать лучшие куски для жарки. Вода из неширокой звонкой речушки подошла обоим. Грифон ел неспешно, совсем не так, как прошедшей ночью. Кар понял без слов, что зверю непривычны столь частые трапезы, а голод, погнавший Ветра за быком, был все же голодом Кара.
Недоеденная туша осталась на траве. Грифон, донельзя похожий на огромную птицу, принялся чистить перья. Задумчиво поворачивая над огнем мясо, Кар наблюдал за своим негаданным другом.
Они встретились при свете луны. Потом, в полете, Кар ощущал его тело, как свое, и только теперь смог по-настоящему разглядеть грифона. Огромное тело, соединившее черты зверя и птицы, покрытое золотистой шерстью и такими же перьями, было на удивление грациозным. Кар уже знал из воспоминаний Ветра, что грифоны вылупляются из яиц, но самки вскармливают их молоком, знал, что сами грифоны себя птицами не считают. Не считают, впрочем, и животными. Скорее – высшей расой, наделенной особым предназначением. И глядя на Ветра, сиявшего в солнечных лучах, нетрудно было поверить в превосходство грифонов над любым живым существом.
Огромную голову, слишком кошачью для птицы, слишком птичью для кошки, покрывал нежный пух. Тяжелый клюв походил на орлиный, уши были определенно кошачьи. И глаза – сперва они показались Кару черными, но сейчас он разглядел в них частые алые искры, как от ночного костра, – формой подошли бы кошке. Тело могло бы принадлежать льву, одному из тех, что изредка встречались еще в южных областях Империи. Правда, ни одному льву не сравниться с грифоном в размерах. Передние львиные лапы заканчивались изогнутыми птичьими когтями. И крылья, огромные золотистые крылья, им позавидовал бы любой орел. Перья и шерсть ярко-золотые, но в памяти Ветра Кар видел и черно-золотых, и полностью черных грифонов.