Проклятый
Шрифт:
«Тогда Карий снова меня спасет», – сказала себе Тагрия. Подтянувшись – полоски на спине опять заболели, – забралась на подоконник. Бетаран что-то забормотал во сне. Оглянувшись, Тагрия спустила ноги на улицу. Поежилась от холода и спрыгнула вниз.
Босые ступни больно ударились о землю. В палец воткнулась колючка, пришлось ее вытаскивать, осторожно поглядывая в темноту. Справившись с занозой, Тагрия прошла между грядок капусты и моркови, вскопанных, между прочим, ее руками, к забору, часть которого, покосившись, давно бы рухнула,
Две половинки ствола расходились на уровне плеч Тагрии. Там, в развилке, скрытая ветвями, она могла сидеть по многу часов. Пряталась, играла, мечтала и пыталась, снова и снова пыталась научиться видеть не глазами и слышать не ушами. Карий все рассказал, даже не один раз – Тагрия постаралась. Теперь осталось только научиться. Услышать, как течет по веткам древесный сок. Как поднимается из земли трава. Посмотреть внутрь и узнать, о чем лает собака. Почувствовать птицу в небе, а потом открыть глаза и увидеть ее.
Полоски на спине обожгли, как огнем, когда Тагрия влезала на дерево. Она сердито улыбнулась: отец страшно злился, но дело того стоило. Брат ревел и отказывался, но Тагрия уговорила его – и дюжину раз увернулась от летящего в спину ножа, пока не пришел отец и не выпорол обоих. Бетарана жалко, он не виноват. Но его бьют меньше: он младший, и виновата всегда Тагрия. Так, во всяком случае, считает отец. Но Тагрия не жалеет. У нее получилось, она чувствовала, когда брат кидает нож, а когда просто машет рукой, пугает.
Но сейчас ее разбудила не боль в спине, а голос Ветра, или не Ветра, или вообще ничего не было. Тагрия закрыла глаза. Потянув за шнурок, вытащила из-под рубашки колечко – оно всегда висело на груди. Когда-нибудь Тагрия сможет носить его на пальце. Если посмеет, ведь отец не раз уже пытался отобрать кольцо. Тагрия кричала так, что слышали даже соседи, царапалась, вырывалась и убегала к дедушке. С ним отец не спорит, только бурчит сердито себе под нос.
Обхватив пальцами зеленый камень-звездочку, Тагрия представила себя очень легкой – будто воздух или пушинка из птичьего крыла. Представила, что ветер несет ее, поднимает над верхушкой черемухи, над крышами домов. Представила, что парит в небе, как умеют птицы или грифоны. И, не открывая глаз, посмотрела вокруг.
У нее получалось с каждым разом все лучше и лучше. Темнота не мешала, ведь в закрытых глазах всегда темно. Тагрия оглядела пасмурное, без единой звездочки, небо. И грустно вздохнула. Никого, даже птицы не летают ночью над деревней. Одни тучи, лохматые, похожие на нечесаных овец, медленно бредут куда-то далеко – быть может, ищут хорошее пастбище или возвращаются с водопоя.
Тагрия открыла глаза. Погладив на прощание колечко, спрятала его под рубашку. Холодный воздух кусал за плечи, полоски на спине болели, но Тагрия не спешила возвращаться в постель. Уткнувшись лбом в бугристый серый ствол, она представляла, как где-то, далеко-далеко, похожий на солнце золотой грифон несет по небу человека в блестящей одежде мага.
Бурые с прозеленью скалы сомкнулись полукругом. Картина до странности напоминала открытый рот, где скалы были зубами, гнилыми и ломанными, а прерывавшая их полоска леса – высунутым в изнеможении языком. Замшелый утес с темной дырой пещеры мог сойти за гортань.
Черная грифоница, чьи перья отливали красным в последних солнечных лучах, раскинула крылья, спускаясь к лежащим у входа телам. Скрип когтей на камнях разрезал мертвенную тишину. Две женщины – посторонний мог бы принять их за сестер – переглянулись.
– Ты была права, – нарушила молчание Зита. – Они здесь.
– Но мы опоздали, – сказала Кати.
Камни захрустели под ее ногами, когда Сильная спешилась. Приблизившись, опустилась на колени подле человека и грифона – мертвого и не желавшего больше жить.
Сзади тихонько подошла Зита.
– Мы опоздали, – повторила Кати. – Он мертв.
– Ну и что? Ведь ты же здесь!
Даже не оборачиваясь, Кати знала, с каким безоглядным доверием смотрит девушка. С каким ожиданием чуда. Губы Сильной тронула грустная улыбка.
– Ты всего лишь умерла, моя девочка. С ним все хуже.
– Что может быть хуже вырванного сердца?!
– Вырванная душа.
– Что это значит, Кати?
– Это значит… – Кати с нежностью взяла холодную руку Кария. Сжала ее в своих, будто надеялась согреть. – Это значит, что ты почти победил, мой талантливый мальчик. Что Сильнейший испугался. И проклял тебя своей кровью, как если бы ты был сильней его.
Зита села рядом, переводя взгляд с печального лица Кати на Кария и обратно.
– Я не слышала о таком заклятии.
– Ты и не могла. Оно не применялось с древнейших времен, когда маги еще воевали меж собой. Задолго до падения Империи.
– И что теперь?
– Теперь? Амон никогда уже не будет так силен, как раньше. Вместе с кровью он отдал Силу – свою изначальную Силу, которую не восстановить. И долголетие.
– Он умрет?
Кати вздохнула.
– Не сразу. Он может протянуть еще долго, подпитывая себя кровью. Он все еще очень силен. Годы, может быть, десятилетия, прежде чем отданная вчера Сила убьет его.
– А Карий? Что с ним, Кати? Он даже не ранен!
– Его душа затерялась где-то… Я ее не чувствую. Даже в крови его не осталось Силы.
– И ничего нельзя сделать?
– Я попробую. Но не жди от меня чуда.
– Я верю в тебя, – прошептала девушка. – Развести огонь? Если… если у тебя получится, его надо будет согреть.
– Хорошая мысль.
Поднявшись, Зита направилась к куче оставленных кем-то дров. Толстые ветки и даже стволы, расщепленные и разломанные – можно было подумать, что над ними потрудился грифоний клюв. Перед входом в пещеру темнело пятно давнишнего костра.