Проконсул Кавказа (Генерал Ермолов)
Шрифт:
С запиской на имя военного министра Ермолов явился в Петербург.
В записке Ермолов указывал Аракчееву на то, что во время ссылки при покойном государе Павле I многие обошли его в чине и что потому состоит он в армии почти последним полковником по артиллерии. «Я объяснил ему, – вспоминал Ермолов, – что, если не получу принадлежащего мне старшинства, я почту и то немалою выгодою, что ему, как военному министру, известно будет, что я лишен был службы не по причине неспособности к оной…»
Граф встретил полковника строгим замечанием:
– Вы одеты не по форме!
– Позвольте
Он непримиримо и твердо поглядел прямо в лицо временщика и осекся: Аракчеев смеялся. От непривычно добродушного смеха тряслось все его крупное пористое лицо с красным носом, прыгал шейный Аннинский крест. Продолжая смеяться, Аракчеев приблизился к Ермолову и погладил рукав его мундира:
– У вас нет нашивок, пожалованных вашей конно-артиллерийской роте его величеством!
Решив, что Ермолов приобрел в армии такую славу и известность, что чинить ему препятствия уже небезопасно, Аракчеев сменил гнев на милость, расхвалил его Александру Павловичу, а затем и сам представил императору. Впрочем, Александр I давно уже обратил внимание на талантливого артиллерийского офицера, о котором с великой похвалой отозвался после Аустерлица генерал-лейтенант Уваров, а после похода 1806-1807 годов – сам король прусский. Император ответил тогда Фридриху Вильгельму: «Я уже знаю его…» Нашивки на мундир конно-артиллерийской роте Ермолова были знаком особого отличия, равно как и деньги для награждения нижних чинов, отмеченных за храбрость, – первый пример подобной награды в русской армии.
Находясь на отдыхе у родителей, в Орле, Ермолов получил известие о долгожданном производстве в генерал-майоры и назначении инспектором конно-артиллерийских рот с прибавлением к жалованью двух тысяч рублей.
В этом новом звании отправился он в 1809 году для осмотра конной артиллерии в Молдавской армии под начальством Прозоровского.
Вскоре вспыхнула короткая война между Францией и Австрийской империей. Успехи Наполеона были так же быстры, как и при прежних его походах, и он занял Вену. Во исполнение союзнических обязательств перед Францией русские вступили в Галицию, но не столь поспешно, как того требовал Наполеон. Ермолов был назначен начальником отряда резервных войск в количестве четырнадцать тысяч человек в губерниях Волынской и Подольской.
Военный министр Аракчеев дал повеление занять границы обеих этих губерний, так как шляхта, уводя с собой большое число людей и лошадей, переходила в герцогство Варшавское, где формировалась польская армия. Ермолову предоставлена была власть арестовывать перебежчиков и, невзирая на их положение, отсылать в Киев для препровождения далее в Оренбург и Сибирь. Уже тогда проявилась одна особенность Ермолова-администратора. Он не останавливался перед самыми крутыми мерами в отношении злостных нарушителей порядка, но стремился избегать массовых репрессий. Алексей Петрович приказал захваченных при переходе границы отпускать, ограничившись внушением, зато тех, кто стоял во главе больших вооруженных партий, строго наказывал. «Я употребил строгие весьма меры, – рассуждал Ермолов, – но сосланных не было…»
3
Приходилось мотаться по глухим углам, производя дознания и разбирая провинности шляхты. Вот и поездка в местечко Жванец на южной окраине Подольской губернии, у границы с Австрией, представлялась очередным пустячным делом. Бричка тащилась дурными дорогами, в непролазной грязи, и генерал-майор изрядно подустал.
Расположился в двух комнатах богатого фактора, Ксенофонт-Федул запалил свечи, и Ермолов погрузился в чтение бумаг, дабы подготовиться к завтрашнему дознанию. Странная задумчивость вдруг охватила его. Он набил трубку, но забыл закурить и предался воспоминаниям, размышляя о своей судьбе.
Внезапно сильное дуновение поколебало пламя свечей. Ермолов поднял глаза. Посреди комнаты стоял старик с большой головой, покрытой совершенно белыми волосами, одетый в казинетовый сюртук и синие шаровары.
– Открой чернильницу да обмакни перо, – низким голосом приказал старик. – Бумага перед тобой…
Словно в оцепенении, Ермолов повиновался.
– Итак, записывай, – повелел старик. – «Подлинная биография. Писал генерал от инфантерии Ермолов…»
«Почему? – изумился Алексей Петрович. – Какой генерал от инфантерии? Ведь я всего лишь…» Но старец продолжал диктовать:
– «Июля 1-го числа 1812 года высочайшим указом назначен начальником штаба 1-й Западной армии…»
«Это какой-то бред! Что за штаб? Откуда Западная армия? И почему 1812 года, когда на дворе 1809 й?» – пронеслось в голове у генерала. Но рука будто сама выводила слова, которые произносил незнакомец:
– «… Командиром Отдельного Грузинскою, потом Кавказского корпуса и управляющим по гражданской части на Кавказе и в Астраханской губернии в 1816 году…»
Старик диктовал не переставая – Ермолов едва поспевал за ним. Время словно остановилось, чувство реальности исчезло. Наконец незнакомец произнес последнее: год, месяц и число кончины.
– Теперь все, – сказал он. – Сейчас мы с тобою расстанемся. Но обещай мне, что будешь молчать о сегодняшней нашей встрече ровно пятьдесят лет.
– Обещаю, – тихо молвил Алексей Петрович.
И снова будто ветерок прошелестел по комнате и поколебал огонь в свечах. Уходящим, едва различимым голосом старец повторил:
– Так помни – пятьдесят лет…
Ермолов, ошеломленный, некоторое время сидел за столом. Потом, очнувшись, рывком поднялся и отворил дверь в проходную комнату. Ксенофонт-Федул уже умащивался на диванчике, но вскочил и в изумлении воззрился на генерала.
– Ты видел старика? Который прошел ко мне? – спросил Алексей Петрович.
– Батюшка мой, да никакого старика тут не было! Вона и дверь-то входная заперта. Вот те крест!..
Ермолов вернулся к себе и перечитал записанное. Потом сложил листки в конверт, написал: «Вскрыть не ранее 1859 года», – осенил себя крестным знамением и погасил свечи. Посреди ночи он вдруг очнулся и сел на постели.
«Постой! – сказал он себе. – Постой! Да знаешь ли ты, кто к тебе являлся? Ведь это же был твой двойник! Ты сам, только через пятьдесят лет! Я узнал себя…»