Прокурор республики
Шрифт:
Пришли Бадаев и Петровский. Все шестеро депутатов-большевиков выступали по очереди, но к выступлению по каждому вопросу готовились обычно двое.
Если одного прервут, изгонят с трибуны, а то и из зала, другой примет эстафету из рук товарища и договорит то, что тот не успел сказать.
Крыленко захватил с собой Свод законов, Уложение о наказаниях, разъяснения Сената, устав о печати - без этого подготовиться к думскому выступлений_ было попросту невозможно. Еще больше книг - всевозможные кодексы, справочники, комментарии, курсы лекций университетских
Депутату на думской трибуне рекомендовалось ссылаться на законы, иначе его выступление могли счесть необоснованным. В дебрях тысяч и тысяч параграфов с их бесчисленными поправками и дополнениями блуждали даже специалисты. Крыленко мучительно осваивал эту премудрость, всерьез подумывая, что после историко-филологического факультета ему теперь неплохо бы окончить еще и юридический: доскональное знание многочисленных уложений иногда помогало отстаивать рабочие интересы.
Депутаты не раз обосновывали в Думе свои заявления безупречными ссылками на законы, вспоминая подчас и такие, о которых забыли сами министры.
Чувствовалась рука опытного консультанта! Но тут уж ничего нельзя было поделать: консультироваться с кем бы то ни было думские правила не возбраняли.
А полиция, наверное, сбилась с ног, разыскивая невидимку: уж ей-то, конечно, полагалось знать, чьей помощью пользуются рабочие депутаты.
– Не забудь, Алексей Егорович, - сказал Крыленко Бадаеву, - привести статью 1359 Уложения о наказаниях. Тогда Марковым и Пуришкевичам крыть будет нечем. Хотя бы формально...
– Что за статья?
– поинтересовался Малиновский.
В прениях по вопросу о преследовании рабочих за участие в стачках он был запасным.
– Статья гласит, что забастовщик не может подвергнуться наказанию лишь за то, что он бастует. В силу правительственного указа от второго декабря пятого года о праве на стачку...
– Ну, Абрам, и силен же ты, братец, - покровительственно сказал Малиновский.
– Статья, указ...
Пусть уж Бадаич запоминает. Я в этих законах как рыба на мели...
– Нашел чем гордиться, - заметил Петровский.
Этот вопрос впрямую его не касался, но он внимательно слушал Крыленко, делая пометки в своем блокноте.
– А я думаю так: нам надо по-рабочему, по-простому, от души, без всяких там адвокатских крючков.
Пускай интеллигентишки щеголяют законами, а нам это ни к чему. Мы буржуйских законов не знаем и знать не хотим.
Малиновский говорил резко, раздраженно, словно мучала его мысль, что сам он не в силах выучить свой урок, и вот приходится пользоваться чужими подсказками.
Крыленко понял его и поэтому не рассердился, сказал только:
– Владимир Ильич считает иначе...
Малиновский замолчал, по лицу его прошла тень, он быстро сказал:
–
Он бросил взгляд на часы, вскочил, заторопился.
Как лидера фракции, его пригласил на какое-то совещание заместитель председателя Думы князь Волконский.
Роман подтрунивал над собой, что вот, дескать, приходится все же осваивать буржуйский опыт для пользы рабочего класса, чертыхнулся в сердцах, но ушел за ширму переодеваться.
Вскоре он появился в сюртуке, в белоснежно крахмальной сорочке, в надраенных модных штиблетах.
И первый захохотал, довольный эффектом.
– Смотри не перепутай коньяк с шампанским, - пошутил Крыленко и тут же согнал улыбку с лица.
– Ну а мы, товарищи, за работу. Время, время... Глаза слипались от усталости, кружилась голова.
– Давай, Егорыч, пройдемся еще раз по тексту запроса.
Седобородый швейцар лишь мельком взглянул на пропуск и благосклонно кивнул: лицо Крыленко ему уже примелькалось.
Для того чтобы попасть в Таврический дворец на места для публики, нужно было получить специальный пропуск от какого-нибудь депутата на день, на неделю или на месяц. Пропуска были безымянные, поэтому документы никто не спрашивал. Да если бы и спросили, Крыленко показал бы отличнейший паспорт, изготовленный по всем правилам полицейского искусства.
Дневное заседание уже началось. Стараясь не шуметь и не наступать на ноги сидящим, он с трудом пробрался - галереи забиты публикой до отказа на свое излюбленное место в первом ряду, которое берегла для него пришедшая раньше Елена Федоровна Розмирович. С этой молодой женщиной, за плечами которой уже было почти десять лет партийного стажа, Крыленко познакомился всего два месяца назад.
В партийной переписке она была то Евгенией, то Таней. А "в миру", в разговорах, в общении с товарищами, Галиной. Ее прислал сюда Ленин, доверив первейший по важности' пост секретаря Русского бюро ЦК.
Того бюро, которое фактически было штабом на передовой.
Спустя какое-то время к этому посту прибавился еще один: секретаря думской фракции большевиков.
Она вела переписку с избирателями, ведала всей документацией и протоколами.
Работа свела их, Галину и Абрама, сдружила, спаяла накрепко. И надолго.
...На трибуне паясничал известный всей России мракобес Марков-второй. Он звался вторым, потому что был в Думе еще один Марков, ничем не примечательный тишайший человечек, подавленный тем, что был он однофамильцем знаменитого черносотенца.
Огромный, рыхлый, с толстым приплюснутым носом и сальными зализанными волосами, "второй" сотрясал стены своим исполинским басом, брызгая слюной и стуча по трибуне волосатыми кулаками.
– Для кого, господа хорошие, вы требуете свободы? Для фанатиков и безумцев?.. Ха, свободу им подавай, ишь чего захотели! А государство, по-вашему, будет равнодушно взирать, как это стадо посягает на все, что дорого каждому порядочному человеку?