Прокурор
Шрифт:
Правда, Авдеев не рассказал Измайлову, что и само руководство не пришло к единому мнению.
Первенцев, выслушав сообщение помпрокурора области о том, что Захар Петрович готов признать свою дочь и даже помогать ей и внуку, усмехнулся:
– А что Измайлов теряет? Даже наоборот. Двадцать пять лет дочь росла без него. Алименты с него теперь не возьмешь. Никаких тебе забот и хлопот - сразу внук! Играйся с ним, радуйся, что уже дед... Многие бы так хотели. Ничего себе встреча через двадцать пять лет.
– Теперь этот факт надо рассматривать
– Одно дело - пойти к незнакомой женщине, пить с ней вино и заночевать. Другое - к человеку, с которым связывало когда-то настоящее глубокое чувство. Тем более, к матери своего ребенка. Может быть, она хотела ему открыться? Надо обсудить...
Обсуждали бурно и долго. Так ничего и не решили.
Всего этого Измайлов не знал. Он был озабочен: как добраться домой? Поезда шли только утром, а еще один день терять не хотелось. Можно было, правда, автобусом с двумя пересадками. Захар Петрович им никогда не пользовался, но другого транспорта не было. По пути на автовокзал он решил заглянуть в хозяйственный магазин, купить кое-что из садового инвентаря. И надо же: в магазине он нос к носу столкнулся с четой Межерицких. У Бориса Матвеевича в руках были рулоны обоев. Приехали они из Зорянска на своем "Запорожце".
Межерицкие подождали Измайлова в машине, пока он делал свои нехитрые покупки. И тут же отправились в обратный путь.
Еще в самом начале Захару Петровичу показалось, что при встрече с ним Межерицкие смутились. Чувствовалась какая-то скованность. Борис Матвеевич нет-нет да и поглядывал на Измайлова, словно хотел что-то спросить или сказать. Но не решался.
И все-таки не выдержал:
– Слушай, Захар, твой вид мне не нравится...
Измайлов мучительно думал: открыться или нет? А рассказать обо всем очень хотелось. Слишком долго он терзался наедине со своими мыслями и сомнениями. В душе накопилось столько, что он был уже не в силах сдерживаться.
– Хотите сенсацию?
– сказал он с нервной веселостью.
– У меня, оказывается, есть взрослая дочь и внук.
Сказал, и что-то перехватило в горле.
– Я это знаю, - сказал Межерицкий.
– Как?
– воскликнул пораженный Измайлов.
– Почему молчал?
– Вчера узнал.
– От кого?
Борис Матвеевич кивнул назад, на жену, Захар Петрович обернулся к Лиле.
– А что?
– пожала она плечами.
– Я знала это с самого начала. Когда Марина забеременела, тут же прибежала ко мне.
– И ты скрывала все эти годы?
– все еще не мог поверить Захар Петрович. Он даже не предполагал в Лиле такой стойкости: обычно она ничего не могла утаить, готова была делиться с миром всем, что знала.
– Когда Марина уезжала в Москву, взяла с меня слово молчать, объяснила Межерицкая.
– Но не в этом дело. Меня, честно говоря, подмывало написать тебе. А потом подумала: зачем? Раз она тут же вышла замуж за другого.
– Ну а когда я приехал в Зорянск?
– допытывался
– Могла ведь сказать?
– Тем более не следовало говорить. Зачем тебя травмировать? Ты еще должен благодарить меня...
– Спасибо, - горько усмехнулся Захар Петрович.
– Зря кривишься, - назидательно произнесла Лиля.
– Жил спокойно...
– Нет! Как ты могла скрывать такое?!
– вырвалось у Захара Петровича.
Лиля промолчала.
– У тебя, говорят, из-за Маринки неприятности?
– напрямик спросил Межерицкий.
– Кто говорит?
– мрачно отозвался Измайлов.
– Господи! Да весь город!
– ответила Лиля.
– Галина, и та вчера приходила ко мне душу отвести. Понимаешь, позвонили ей... какие-то незнакомые люди... Я уж разубеждала ее, успокаивала...
Эта новость поразила Захара Петровича: значит, жена уже знает! У него сжалось сердце.
– Что Маринке надо?
– снова задала вопрос Межерицкая.
– Почему вдруг все это выплыло?
И Измайлов рассказал о том, с чего начались для него черные дни, которые продолжаются и поныне. Не скрыл, что все это может отразиться на его служебном положении.
– Ну и дрянь же она!
– возмутилась Лиля.
– Симпатичная была девка, но дрянь! Ребенок от одного, замуж выскочила за другого. И тебя обманула, и его...
– Зачем ты так, - поморщился Захар Петрович.
– Обстоятельства...
– Ерунда! Не вздумай, кстати, клевать на эту удочку, - строго предупредила Лиля.
– Повесит тебе на шею дочь, внука...
Борис Матвеевич, молчавший долгое время, вдруг рявкнул:
– Замолчи ты, наконец!
– А почему это я должна молчать?
– опешила Лиля.
– Говоришь так, словно речь о каких-то щенках! Это ведь люди! Понимаешь, живые люди!
– Он со злостью ударил рукой по баранке.
– Ей-богу, лучше помолчи. Ты, Захар, как надумал поступить?
– А ты, Боря, что стал бы делать на моем месте?
– вопросом на вопрос ответил Измайлов.
– Дочь есть дочь, - убежденно произнес тот.
– Вот именно!
– произнес Измайлов.
– Она не виновата!
– Он повернулся к Лиле.
– Я должен с ней встретиться и сказать правду.
– Ну и глупо! А о Галине ты подумал?
– возразила Лиля.
– Легко вы, мужчины, относитесь к семье.
...Самым тяжелым для Измайлова были последние ступеньки перед своей дверью. Он решил рассказать Галине все.
Ключ долго не попадал в замочную скважину. В квартиру Захар Петрович вошел с бешено колотившимся сердцем. Были приготовлены первые слова объяснения. Но его встретила тишина. Мертвая тишина. Все окна почему-то были наглухо закрыты.
Тягостное предчувствие холодом обдало душу.
На столе в большой комнате белел лист бумаги.
Измайлов взял его в руки. Галиным почерком было написано всего одно слово: "Прощай". Тут же лежала фотография Марины с маленькой Альбиной на коленях.