Пролетая над гнездом кукушки
Шрифт:
— Да, держу пари, что так оно и есть. Я — маленький американский кролик. Но что делает меня кроликом, Хардинг? То, что я психопат? Или люблю подраться или потрахаться? Скорее всего, второе, правда ведь? Все эти «перепихнуться-по-быстрому-туда-сюда-благодарю-мадам». Да, все эти перепихнуться по-быстрому, вероятно, и делают меня кроликом…
— Подождите. Я полагаю, вы подняли вопрос, который требует обсуждения. О кроликах известно, что это — их характерная черта, не так ли? Действительно, они все время перепихиваются. Да. Гм. Но в
— Подожди минутку, я говорил совсем не о том…
— Нет. Вы правы. Помните, ведь именно вы привлекли наше внимание к тому месту, куда сестра все время норовит нас клюнуть? Это правда. Среди нас нет мужчины, который бы не боялся, что теряет или уже утратил свою способность перепихнуться. Мы — комичные маленькие создания, и не можем достигнуть мужественности даже и в кроличьем мире, настолько мы слабы и неадекватны. Хи-хи-хи. Можно сказать, что мы — кроликидаже среди кроликов!
Он снова наклонился вперед, и напряженный, скрипящий смех, тот самый, которого я и ожидал, вырывался у него изо рта, руки заметались вокруг, а лицо задергалось.
— Хардинг! Заткни свою чертову пасть!
Это звучит как пощечина. Хардинг умолк, словно отрезало, и только рот все еще открыт в кривой ухмылке, а руки зависли, болтаясь, в облаке голубоватого табачного дыма. На одну секунду он застывает в такой позе; затем его глаза сужаются до узких крохотных щелочек, он переводит взгляд на Макмерфи и говорит так тихо, что мне приходится придвинуть свою швабру едва ли не вплотную к стулу, чтобы расслышать его слова.
— Дружище… ты…возможно, ты — волк.
— Какой, к черту, я волк, и ты — не кролик. Фу-ух, в жизни не слыхал такой…
— Но рычишь ты совсем как волк.
Со свистом переведя дыхание, Макмерфи отворачивается от Хардинга, чтобы посмотреть на других Острых, столпившихся вокруг.
— Послушайте, ребята. Что, черт возьми, с вами случилось? Вы же не до такой степени чокнутые, чтобы думать, что вы — какие-то животные.
— Нет, — отвечает Чесвик, делает шаг вперед и становится рядом с Макмерфи. — Нет, бога ради, только не я. Никакой я не кролик.
— Молодец, Чесвик, хороший мальчик. И вы, ребята, все остальные, давайте бросим все это. Вы только посмотрите на себя — стоите и говорите о том, как боитесь какой-то пятидесятилетней тетки. Да что она может вам сделать, в конце концов?
— Да, что? — повторяет Чесвик и обводит взглядом остальных.
— Она не может вас выпороть. Она не может пытать вас каленым железом. Она не может вздернуть на дыбу. Сейчас насчет таких вещей имеются законы. Это же не Средневековье. Нет на
— Но ты же в-в-видел, что она д-д-делает с нами! Сегодня на с-с-собрании. — Билли Биббит пытается сбросить кроличью шкуру. Он наклонился к Макмерфи, его лицо покраснело, изо рта течет слюна. Затем он повернулся и отошел. — A-а, н-н-нет смысла. Мне лучше просто п-п-покончить с собой.
Макмерфи выкрикивает ему вслед:
— Сегодня? То, что я видел сегодня на собрании? Дьявольские колокола, все, что я сегодня видел, — это то, что она задала парочку вопросов, и такие милые, простенькие вопросы. Задавать вопросы — это вам не кости ломать, это же не палки и не камни.
Билли оборачивается:
— Но то, к-к – какона это спрашивает…
— Но ты же не обязан отвечать, разве не так?
— Если н-не ответишь, она просто улыбнется и сделает пометку в своей маленькой книжице, а потом она… она… о черт!
К Билли подходит Скэнлон:
— Если не отвечаешь на ее вопросы, Мак, ты признаешьих просто потому, что молчишь. Эти ублюдки в правительстве имеют тебя точно таким же способом. Единственное, что можно сделать, — стереть все с лица земли, которая истекает кровью, взорвать все это целиком.
— Ну да, но когда она задает вам один из этих вопросов, почему бы не послать ее к черту?
— Да, — повторяет Чесвик, тряся указательным пальцем, — сказать ей, чтобы встала и убиралась к черту.
— И что тогда, Мак? Она тут же найдется и ответит: «Почему вас так расстроил именно этот кон-крет-ный вопрос, пациент Макмерфи?»
— Ну, тогда вы ей снова скажете, чтобы она шла к черту. Пошлите к черту всех их. Они все равно не смогут ничего вам сделать.
Острые столпились вокруг него. На этот раз отвечает Фредериксон:
— Ты скажешь ей это, и тогда тебя будут считать потенциально агрессивным и отправят наверх в палату для буйных. Со мной такое случалось. Три раза. Бедные ребята не могут даже покинуть палату, чтобы посмотреть кино в субботу вечером. У них и телевизора нет.
— А если ты будешь продолжатьдемонстрировать подобные враждебные намерения, вроде того, чтобы послать куда подальше, тебя поставят на очередь в шок-шоп, а может быть, назначат тебе что-нибудь более изощренное, операцию, например, или…
— Черт возьми, Хардинг, говорю тебе, я не совсем врубаюсь в такие разговоры.
— Шок-шоп, мистер Макмерфи, — это жаргонное наименование электрошокера — аппарата для электрошоковой терапии. Такое изобретение, которое, можно сказать, действует одновременно как снотворное, электрический стул и дыба для пыток. Это — маленькая умненькая процедура, простенькая, почти безболезненная, потому что все происходит очень быстро, но никто не хочет попробовать ее во второй раз. Никогда.