Пролетая над гнездом кукушки
Шрифт:
Ветер утих, солнце поднялось выше, посеребрив восточный край глубокой зеленой зыби. Джордж направил лодку прямо в открытое море на полной скорости, оставляя причал и этот магазин все дальше и дальше. Когда мы миновали последний мол и последнюю черную скалу, я почувствовал, как меня охватывает великий покой, покой, который становился тем сильнее, чем дальше мы удалялись от берега.
Ребята некоторое время возбужденно обсуждали похищение лодки, но теперь они утихли. Дверь рубки один раз открылась, чтобы явить нам ящик пива, и Билли откупоривал каждую бутылку открывалкой, которую он нашел в коробке с инструментом, и передавал ее нам. Мы пили и смотрели на землю, которая все удалялась, и это было наяву.
Примерно через милю Джордж снизил скорость до черепашьего шага, поставил четверых ребят к четырем удочкам на корме, а остальные растянулись на солнышке на верхушке рубки и на носу, стащили с себя курки и стали наблюдать за рыбаками. Хардинг сказал, что удить надо по очереди, до первой поклевки, а потом отдать удочку другому. Джордж стоял у руля, щурясь сквозь просоленное ветровое стекло, косился назад и бормотал, как следует обращаться с катушками и леской, как насаживать сельдь и как забрасывать удочку.
— И брать эту удошку номер шетыреи прицепить блесну твенацать унций и к ней трепуху тля нашивки — потоштите минутошку, я вам показать, — и потом мы прать эту польшую рыпу этой удошкой прямо ис-пот тна, ей-погу!
Мартини подбежал к краю лодки, наклонился за борт и принялся таращиться на воду.
— Боже мой, — сказал он, но что именно он увидел в темной глубине, осталось для всех нас загадкой.
Другие спортивные лодки сновали туда-сюда вдоль побережья, но Джордж даже не сделал попытки к ним приблизиться; он правил мимо них, постепенно продвигаясь в открытое море.
— Вот увитите, — сказал он. — Мы пойтем тута, где ловят настоящие лотки, гте настоящая рыпа.
Мы скользили по волнам, которые с одной стороны были глубокого изумрудного цвета, с другой — блестящие, словно хромированные. Единственным звуком был гул мотора, то громче, то тише, когда лодка зарывалась носом в волну, а еще смешной, бессмысленный крик маленьких черных птиц, плавающих вокруг лодки и выясняющих друг у друга, в какую сторону плыть. Во всем остальном мире царила тишина. Некоторые из ребят спали, другие смотрели на воду. Мы дрейфовали уже около часа, когда поплавок на удочке Сефелта начал подпрыгивать — и ушел в воду.
— Джордж! Джордж, помоги нам!
Но Джордж не собирался прикасаться к удочке; он только ухмыльнулся и велел Сефелту ослабить натяжение, «держать кончик удочки кверху — кверху! — и вытаскивать, к шертовой матери, эту рыпу!»
— Но что, если у меня начнется припадок? — прокричал Сефелт.
— Ну, тогда мы просто возьмем крюк, насадим тебя на него и используем в качестве наживки, — сказал Хардинг. — А теперь тащи эту рыбу, как капитан приказал, и не думай о припадке.
В тридцати ярдах от лодки рыба блеснула на солнце серебряной чешуей, Сефелт захлопал глазами и пришел в такой восторг, что не сумел справиться с удочкой, и рыба, оборвав леску, вместе с крючком ушла в глубину.
— Ввевх,говорил я тепе! Ты слишком сильно тянуть леску, и он вырваться, понимаешь? Надо тержать концом ввевх… ввевх! Ей-погу, ты упустил отну большую серепрянку.
Побледневший, с трясущимся подбородком Сефелт наконец отдал удочку Фредериксону.
— Ну ладно, но если ты поймаешь рыбу с крючком во рту, знай, что это — моя!
Я был в таком же восторге, как и все остальные. Я не собирался рыбачить, но когда увидел стальную мощь лосося на конце лески, слез с крыши рубки и натянул куртку, ожидая своей очереди к удочке.
Скэнлон начал принимать ставки на самую большую и на первую пойманную рыбу, по четыре цента с каждого, и, как только сложил деньги в карман, Билли вытащил какую-то странную штуковину, похожую на десяти фунтовую жабу с колючками, как у дикобраза.
— Это не рыба, — сказал Скэнлон. — Ты ничего не выиграл.
— Но это и не п-п-птица.
— Шлушайте сюта, это — морскаящука, — сказал нам Джордж. — Эта рыпа хороша тля еты, только нато снять все ее поротавки.
— Вот видишь. Это — тоже рыба. П-п-плати.
Билли отдал мне удочку, взял деньги, отошел и сел поближе к рубке, где были Макмерфи с девушкой, глядя на закрытую дверь с самым несчастным видом.
— Х-х-хотел бы я, чтобы у нас было д-д-остаточно удочек д-д-для всех, — сказал он, прислоняясь к стенке рубки.
Я сидел с удочкой и смотрел, как леска уходит в кильватер. Я втянул носом воздух и почувствовал, что четыре банки пива ослабили дюжину контрольных сопротивлений внутри меня: все вокруг блестело, зыбилось, мерцало и вспыхивало на солнце.
Джордж прокричал, чтобы мы посмотрели вперед, дескать, там, впереди, есть на что посмотреть. Я тоже обернулся, чтобы взглянуть, но все, что я увидел, было большое бревно, качающееся на воде, и эти черные морские чайки кружились и ныряли вокруг него, словно черные листья, подхваченные пыльной бурей. Джордж немного прибавил ход, направляясь туда, где собрались птицы, и от скорости моя леска натянулась, и я уже не мог ничего видеть и даже не мог сказать, клюет у меня или нет.
— Эти репята, эти пакланы, они летят за косяком рыпы-свешки, — объяснил нам Джордж. — Маленькие пелые рыбы размером с палец. Ты их сушишь, и они корят, как свешки. Эту рыпу мошно есть, хорошая рыпа. И коворю вам, если найтешь польшой косяк рыпы-свешки, снашит, ты нашел, где кормится серепряный лосось.
Он направил лодку прямо туда в гущу птиц, позабыв о плывущем бревне, и неожиданно гладкие блестящие склоны волн вокруг меня покрылись ныряющими птицами, бьющейся рыбешкой и лоснящимися серебристо-синими спинами лосося, которые торпедами прорезали воду. Я увидел, как одна спина изменила направление и двинулась к месту в тридцати ярдах от конца моей удочки, где должна была быть моя сельдь. Я вцепился в удочку, сердце мое заколотилось, и тут же почувствовал обеими руками толчок, как будто кто-то ударил по удочке битой, и леска начала разматываться с катушки под моей рукой, красная, словно кровь.