Пролог (часть 1)
Шрифт:
Он очень уютно сидит в своём кресле. И очень аппетитно прихлёбывает кофе из большой домашней чашки. И из его окна действительно прекрасный вид на Нью-Йорк.
Тяжёлая вяжущая усталость наваливается на меня. Какого черта я пришел к нему? Нет, я знал, что, конечно же, не встречу человека, который будет раскаиваться в своих деяниях. Знал, что не увижу крови, которая капает с пальцев. Все это я знал. И все-таки я ждал чего-то другого. Ну, может быть, не такой вызывающей, отвратительной прилнчности. Может быть, какого-то беспокойства, какой-то тревоги — пусть только в глазах, хотя бы только в глазах… Нет.
Была страшная война. В доме моего друга Джозефа висит портрет девочки Марии, сожжённой в печи показательного
А на 37-м этаже, в центре Нью-Йорка, — кабинет и этот человек, и видимо, многие такие, как он.
За каким чёртом я сижу здесь? Единственный протест, который я, иностранный журналист могу себе позволить, — это вторично отказаться от чашки кофе.
Мы вежливо, мучительно вежливо прощаемся. Мистер Уэйкфилд подаёт мне пальто. Я прохожу по мягкому ковру мимо секретарши мисс Пенни Потенз, которая приветливо кивает мне.
Лифт, не шелохнувшись, обрушивается вниз, по пути услаждая мой слух вкрадчивой музыкой.
Уик-энд перед убийством
Уик-энд — это конец недели. Суббота и воскресенье. На уик-энд в Нью-Йорк приезжают из неподалеку расположенных военных частей несколько тысяч солдат — развлечься и отдохнуть от крика первого сержанта на рассвете: «Подъём!» В эти дни в центре города, там, где Бродвей пересекается с Сорок второй улицей, больше, чем обычно, молодых людей в хаки, в зеленом и в белом. Первые и вторые — в пилотках. Третьи — морская пехота — в белых шапочках, похожих на перевернутые тарелки для компота. В большинстве своем это увалистая, застенчивая, прыщавая американская провинция. Нью-Йорк зазывно расстилает перед ней свои удовольствия. Точнее, не Нью-Йорк, а этот самый знаменитый перекрёсток — Бродвей и Сорок вторая. Планировкой и дозировкой удовольствий занимаются несколько организаций, вроде клуба ЮСО, который специально создан для развлечения служивых.
Ранним воскресным утром я стою около витрины ЮСО вместе с четырьмя морскими пехотинцами из береговой охраны. Белоснежная морская пехота с белыми вещмешками-наволочками в тяжелых руках молча рассматривает выставленные в витрине награды: «Медаль чести», «Медаль за выдающуюся службу», «Медаль готовности к бою», «Военно-воздушный крест», «Летающий крест», «Бронзовая звезда», «Воздушная медаль». Морячки рассматривают медали, согнувшись над витриной, посапывая, переминаясь с ноги на ногу. Уж не знаю, о чем они в это время думают, никто не произносит ни слова.
Потом входят внутрь. Проворная девица за столом быстро резервирует им дешевый номер в гостинице и предлагает выбор развлечений: восковой музей, музей бракосочетаний, два бейсбольных матча на стадионе Янки, экскурсия к статуе Свободы, плей-лэнд (страна игр) на Таймс-сквер, кино.
От столь широкого выбора растерялась морская пехота и, не сговариваясь, садится смотреть телевизор, который стоит тут же. Смотрят детскую передачу. Мультипликация о том, как храбрый и ловкий зайчик при помощи мужественного и мудрого ежа обманул злого волка. Злой волк говорит с русским акцентом, волчиха зовет его Владимир, он, конечно, коммунистический шпион. Но ёж, оказывается, связан с ФБР, и в результате зайчик спасён.
Досмотрев передачу до конца, они принимаются писать письма.
«Дорогая Элен. Вот я и в Нью-Йорке. Это очень большой и весёлый город…»
Город действительно очень большой и весёлый. И все четверо долго крутят головами, выйдя на Таймс-сквер. Прямо над ними — плакат в полнеба. Два огромных нуля на желтом фоне, и семерка. В каждом нуле — кинокрасотки в бикини. А на семерку облокотился элегантный, изящный, пружинистый Джеймс Бонд. Он в смокинге и лакированных туфлях. В одной руке длинноствольный бесшумный пистолет, в другой — космический шлем. Четыре морячка, неуклюжие в своих белых матросских костюмах, приоткрыв рты и задрав головы, смотрят на рекламу новой картины
Здание, построенное когда-то для газеты «Нью-Йорк таймс» и похожее на корабль, опоясано темной ватерлинией, по которой бегут желтые электрические новости. Вспыхивают буквы, складываются в слова: «Наши самолёты вчера снова бомбили пригороды Хайфона…. Больше ста коммунистов убито при взятии высоты 118… Наши потери незначительны…»
Так куда же пойти? Удариться в культуру (музей бракосочетаний и музей восковых фигур, где очень похожий президент Джонсон дружески, разговаривает с очень похожим президентом де Голлем) или выбрать что-нибудь попроще? Наконец решение принято: они переходят площадь и направляются к плей-лэнду.
Здесь миллион дешёвых удовольствий. Можно заказать газету с собственной фамилией в заголовке. Можно посидеть за автомобильным рулём перед маленьким киноэкраном, воображая себя мчащимся с невероятной скоростью по улицам незнакомого города: скрип тормозов, крики, человек под колесами твоей машины.
Многое можно. Солдаты поочередно прикладываются к автоматической винтовке и стреляют из неё по окнам игрушечного дома. Из окон то и дело высовываются пренеприятные человечки — шпионы, грабители и прочая нечисть, которую надо уничтожать. Требуется попасть в человечка электрическим, зарядом, чтобы он исчез. Сразу высунется другой. И в него надо попасть. Так за пятнадцать центов, если наловчиться, можно расстрелять подряд человечков двадцать.
После сражения с окнами солдат становится против большого, ловко сделанного искусственного чело :века в натуральный рост. Человек в широкополой шляпе держит в механической руке большой кольт и смотрит на солдата пронзительными нейлоновыми глазами. В распоряжений солдата — тоже кобура и в ней пистолет на длинной металлической цепи (чтобы не украли). Действовать надо так: опускаешь в автомат десять центов, и тут же нейлоновый человек начинает поднимать правую руку и целиться в тебя из своего тяжёлого кольта. Вот здесь и надо не мешкая выхватить свой пистолет на собачьей цепи, взвести курок и выстрелить прямо в сердце нейлоновому. И если выстрелишь быстро и метко, то сработает специальное устройство и нейлоновый закричит магнитофонным голосом, будто он живой и ему действительно больно, а потом прохрипит: «Ты попал в меня, ты попал в меня»… И ещё некоторое вреден что-то там, будет бормотать в предсмертных судорогах. И тут разрешается еще несколько раз разрядить пистолет в этого типа. Снова попадешь — больше очков получишь, и в твоем распоряжении приз: карандашик, шариковая ручка или, например, резиновая подушечка, которая, если на нее сесть, издает неприличный звук, и тогда все вокруг смеются.
Трое солдат получили призы. А четвёртый сплоховал: не попал с первого раза. И зажглась какая-то лампочка, и нейлоновый сказал спокойным скрипучим голосом: «Всё, приятель, ты убит. Клади пистолет в кобуру». И солдат положил, как ему приказали, в кобуру пистолет, и рукоятка пистолета была влажной.
Перед выходом из плей-лэнда они поочередно опускают десятицентовую монету в стеклянный ящик, в котором сидит папье-машевая цыганка-гадалка. Гадалка очень быстро отзывается на десять центов — принимается отрывисто, шевелить руками и дергать головой, а на протянутую солдатскую ладонь вываливается бумажка с неясно отпечатанной судьбой. Солдаты знают, что судьба в плей-лэнде всегда хорошая — иначе кто бы гадал у этой папье-машевой стервы! — но неопределенная. Хорошо бы узнать поточнее насчет Вьетнама: ну там куда пошлют, как насчет награды и вообще. Но механическая гадалка либо старая и ни черта не знает о Вьетнаме, либо хитрая и поэтому избегает конкретностей. Она одаривает клиентов весьма туманными намеками на успех каких-то финансовых начинаний. А какие уж тут финансовые начинания, если в конце месяца — Вьетнам!