Пролог (часть 1)
Шрифт:
Однако солдаты явно веселеют после общения со стеклянным ящиком — даже тот, которого пристрелил бандюга в шляпе, — и, видно на радостях, выйдя на улицу, съедают по ярко-красной сосиске в мягкой булочке.
Они не возражают против того, что я сопровождаю их, время от времени щелкая затвором фотоаппарата.
Исподошвив Таймс-сквер по нескольку раз вдоль и поперёк, они скрываются в дешёвом кинотеатре под рекламой фильма «Горячие наслаждения жарких ночей». И выходят оттуда только часа через два. Впрочем, может быть, выходят другие. Тоже в белых матросских костюмах. Да это уже и не имеет значения. Морячки движутся по развлеченческому конвейеру,
Впрочем, жизнь часто нарушает плавное движение конвейера.
Когда солдаты выходят из кинотеатра, площадь, например, уже немного изменилась. Нет, все на месте — и жёлтые новости, и плей-лэнд с механической стрельбой, и 007, и восковой, музей. Но в самом центре моряки вдруг видят людей с плакатами: «Остановите войну во Вьетнаме! Верните наших ребят домой!» А у входа в кинотеатр стоит седой человек в очках, без пиджака, в коротковатых кремовых брюках, и раздает листовки. И один из солдат даже берёт механически у него одну листовку, но тут же опускает руку и разжимает пальцы, потому что на листовке нарисован сожженный напалмом ребенок.
Возле пожилого человека веснушчатый парень в плотном сером костюме, при галстуке. Настырным голосом он говорит каждому, кто проходит мимо:
— Не берите у него листовки. Он коммунист! Не берите — это коммунист!
Кто берёт, кто не берёт. Но солдаты шарахаются в сторону. И сразу внимательно разглядывают первую попавшуюся витрину, с ботинками, кажется. В стекле отражаются те, что стоят посреди площади с плакатами. Когда я спрашиваю солдат, что они думают о демонстрации против войны, они поджимают губы и вытягивают шеи. Им запрещено «вмешиваться» в эти дела. Начальство говорит, что демонстрации за мир только продлевают войну. И среди демонстрантов — сплошные коммунисты.
Нельзя вмешиваться, поэтому они не берут и других листовок, на которых написано: «Уничтожить Вьетнам немедленно!»
И вздрагивают, когда к ним подбегает бойкая девица и прикалывает к матроскам бумажные, искусственные цветы. Тем более что цветы эти, как оказывается, не знак восхищения будущими героями, а товар, и девица в тапочках на загорелых ногах с цыпками, приколов цветы, требует с моряков деньжат. Приходится раскошеливаться.
С этой минуты солдаты начинают ходить по Таймс-скверу осторожней, обходя одинокие фигуры, стараясь не смотреть на середину. И некоторые даже совсем уходят отсюда. Идут, например, на Пятую или на Парк-авеню, хотя там никаких удовольствий, а только богатые магазины, куда и заходить-то страшновато.
Но не всегда солдату удается уйти от того, что его тревожит. На Парк-авеню, напротив знаменитой «Уолдорф Астории», вдруг видит сотни две людей, которые кричат хором: «Эй, эй, Эл-Би-Джей, сколько сегодня ты убил детей?» — и над ними плакат: «Остановите третью мировую войну!»
Солдат встревожен. Какая третья мировая война? В его маленьком городке, в Вайоминге, он никогда о ней ничего не слышал. И разве президент когда-нибудь убивал детей?! Детей убивают коммунисты. Это известно всем. И старшина так говорил. Нет, конечно, во время войны детям достаётся и от американцев. Но тут уж ничего не поделаешь. Правда, некоторые солдаты отказываются ехать во Вьетнам — это он слышал, знает. А некоторые призывники сжигают свои мобилизационные карточки. Он об этом тоже слышал. Но, во-первых, так нельзя, дисциплина есть дисциплина, а во-вторых, чего они этим добились? Война идёт, а они сидят в тюрьме… (Это
Но всё-таки он встревожен. В голове под тарелкой от компота нет спокойствия, мерное течение мыслей нарушено.
И чтобы голова не шла кругом, солдат заходит в бар и выпивает два стакана пива «Шлиц». А оттуда прямиком — в клуб кардинала Спеллмана на Парк-авеню между 58-й и 59-й улицами. Только для солдат. Там все свои ребята. И девочки. И вообще там спокойней. Никаких проблем.
Гитара, барабан и рояль делают своё дело, честно и громко. Твист колышется и вращается по часовой стрелке вокруг столба, увитого кусками материи цветов американского флага. Белые клеши морских пехотинцев мечутся по полу, как подравшиеся голуби. В подвале душно. Пахнет средством от пота. В синем сигаретном дыму белые фигуры моряков теряют резкость очертаний и смахивают на привидения с черными петлями платков вокруг шеи. Девочки танцуют отрешенно, не глядя на партнеров.
Монсеньор Келли — гвардейского сложения прелат в черном костюме с белым, ошейником у подбородка, с красными большими руками и загорелым лицом, глава клуба кардинала Спеллмана для военнослужащих, — дает мне разъяснения:
— Мы обеспечиваем военнослужащего, пришедшего в наш клуб, полной программой общественной жизни, необходимой для человека.
— Что это за программа?
— Танцы с девочками, тир, бильярд, телевизор, лёгкий ужин в субботу — бесплатно.
— Библиотека в программу не входит?
— Библиотеки нет. Но мы удовлетворяем все духовные потребности военнослужащего.
— Как?
— Если у кого-нибудь возникла потребность исповедаться, — пожалуйста, пошлем к капеллану. Даже, я сам иногда принимаю исповедь. Если какие-нибудь проблемы, поможем советом.
— Какие проблемы наиболее типичны?
— Девочки, конечно.
— Вопросы о войне?
— Никогда!
— Откуда вы набираете девочек для клуба?
— Доброволки. Четыреста доброволок. Отбоя нет. Но мы строго отбираем. Нужна характеристика от священника по месту жительства. Мини-юбки мы не одобряем. Высокие прически тоже. Девочки должны быть скромными. Они нужны солдатам только для танцев. Только для танцев. И для разговора, конечно.
Мимо кабинета проходит группа потрёпанных жизнью доброволок-сексуалок, — видно, на улице дела сегодня плохи. Монсеньор морщится:
— Конечно, за всеми не уследишь.
— Что заставляет девушек приходить сюда?
— Чувство патриотизма! Сделать что-нибудь хорошее для наших солдат, которые, возможно, отправляются после уик-энда отсюда во Вьетнам или ещё куда-нибудь.
Я долго сижу в клубе воинственного кардинала.
Танцуют неловкие, не обстрелянные ни смертью, ни жизнью ребята с тонкими шеями, застенчивые ребята, которые еще не знают, куда их несет течение… Но пройдёт несколько дней во Вьетнаме, каждым из них будет убит первый человек, и, как пишут газеты, «мальчики превратятся в мужчин».
Уик-энд перед убийством кончается поздно ночью.
И грудных детей…
Я заканчивал корреспонденцию о полёте «Аполлона-12», о трех мужественных, веселых, простых, симпатичных американцах, о их женах и детях, когда на экране телевизора, только что показывавшего счастливые лица астронавтов, вернувшихся на Землю, появился он, Пол Мидлоу.